– А если, – заговорил Антон. – К примеру, я приехал в лес зарыть труп. Лес в меня шишкой бросит, или поблагодарит за дар?
– Лес не судья. И не прокурор. Ты пришёл не с пустыми руками. А значит обиженным не уйдешь. Труп не мусор, не бутылка, и не пластиковая вилка. Он вреда не принесёт лесу, одну пользу.
– Ослепительная простота выводов. По мне, так лес такой же судья, как люди. Берёт взятки. Бросил окурок – сгинул в чаще. Зарыл бедолагу – ушёл с корзинкой. Старик с копеечной пенсией украл булку хлеба – получил пять лет, депутат украл миллион у государства, получил новую должность и виллу в Майами. – ответил я.
– Это другая категория взаимодействия. Мы тебе о человек-природа, а ты нам о человек-человек. Вот если в государстве есть нефть – это для него хорошо. А если она есть в море, то всяких зверюшкам и рыбкам – это не найс. – встал на защиту корыстного леса Антон.
– Они же не государство! Если тебя нефтью обмазать, ты тоже спасибо не скажешь. А если золота в задницу напихать, то и Форт-Ноксом ты не станешь!
– Так вот и лес не государство! О чём мы тебе уже десять минут толкуем. – вякнул Андрей и все замолчали.
За разговорами, мы уже ушли достаточно далеко от села, и я не заметил, как вход скрылся, а утоптанная трава шла уже не линией-тропой, а отдельными выхваченными клоками. Пока мы спорили, я не замечал ничего вокруг себя. Обычно, даже сидя во дворе на лавочке я прислушиваюсь к каждому шороху, слежу за каждой тенью. Но здесь, меня будто хитростью отвлекли от моих бдений.
Трава была высокой, влажной. Земля чвакала под ногами, будто жадно объедала нам подошвы беззубым ртом. Ноги вязли и проваливались, как в илистом дне озера. Антон шёл впереди, за ним Андрей с фонариком, который был совершенно бесполезен. Мрак поглощал его свет почти полностью, оставляя лишь жалкий луч, что не достигал ни земли, ни ближайших деревьев и веток, а лишь мешал, ослепляя, когда его носитель вертел головой. Духота и влажность усиливались. Прелый мох раздражал нос и горло. Туман обволакивал нас до пояса. Я не видел даже спин впереди идущих. Лишь шорох брезентовых штанов Андрея, помогал мне понять, что я не отстал и не свернул.
Я напрягал глаза, щурился, моргал, пытаясь привыкнуть к темноте, но лучше бы я оставался в ней, ориентируясь на шорох брезентовых штанов. Так как то, что я увидел, снова бросило меня в омут животного необъяснимого страха. Все. Абсолютно все деревья были голыми чуть больше, чем на половину. Только на макушках были хилые хвойные лапы или зеленые иголки. До наших голов и немного выше, стволы были голыми, с иссохшими обрубками веточек и изъеденными паразитами, редкими шишками. Не то обгорелые, не то сгнившие, эти деревья, росли не вверх, не в бок, не клонились, не сплетались, а были согнутыми под ровными углами. Прямыми, острыми и тупыми. Такое бывает с одним деревом. С двумя. На определенной территории. Но здесь. Все видимые растения, были такими. Утолщения на сгибах походили на те крупные, отёчные суставы у местного населения, при общей худобе. Угловатые, скрюченные, покалеченные. Будто кто-то специально не давал вольно расти им вверх, а насильно предавал эти немыслимые геометрические формы, чтобы те походили на символы или буковицы. Мокрая трава, что хватала за шнурки сменилась скользкими, острыми камнями.
