Они бросаются на врага с разных сторон, одновременно. Нергал резко оборачивается, взмахивая плащом. Жесткая ткань бьет по глазам, в руке мужчины появляется длинный тесак, росчерк гномьей стали отбрасывает тех, что спереди. Два окровавленных тела падают ниц, Рихтер вырывается из окружения. Только теперь мужчина чувствует боль в левом боку и на спине, атаки девочек не прошли даром.
А вот это уже интересно… Нергал с интересом смотрит на неказистые, с виду, ножи в руках танцовщиц. Они что же, режут адамантий?
«Не рановато ли я убрал пулевик? – запоздалая мысль приходит, когда убийца бросается в гущу схватки.
Игра в поддавки закончилась, больше никакой жалости и сострадания.
Нергал взмахивает тесаком перед собой – вправо, влево, опять вправо. Лезвие крутится, кромсая плоть, блеск темной стали сводит с ума, вокруг мужчины возникает смертельный вихрь, то и дело разящий неотразимыми выпадами.
Противостоять такому можно, но имея соответственные навыки и оружие, отнюдь не с ножом в руках. Пусть даже финка из первоклассной заговоренной стали, разрубающей любую кольчугу, но… Длина лезвия недостаточна. Чтобы нанести удар, требуется подойти почти вплотную, а танцующий тесак оставляет гораздо большее пространство для маневра.
Нергал рубит, прыгая то в одну сторону, то резко меняя направление атаки на противоположное. Клинок легко кромсает плоть, летят прочь отрубленные конечности, падают на сцену разрубленные тела. Колющие удары не столь эффективны, все же тесак – оружие для рубки, а потому мужчина крутит им, не останавливаясь.
Двое пытаются забежать за спину; Рихтер прыгает, пригнувшись; темное лезвие походя срубает бедро не слишком расторопной девушке. Она падает, захлебываясь криком. Вторая бросается в безумном выпаде, но находит лишь смерть, когда клинок рассекает грудь и живот, вспарывая чуть ли не целиком тонкое тельце.
Широкий взмах, лезвие находит очередную жертву. Еще несколько секунд кровавой мясорубки, и перед Нергалом не остается живых противников. Последняя танцовщица пытается убежать, но убийца легко настигает девочку, тесак обрушивается на спину, забирая столь краткую жизнь.
Рихтер оглядывается. Сцена завалена телами, невозможно распознать – где живые, где мертвые. Кто-то лишь без сознания, кто-то доживает последние мгновения, истекая кровью. Прочие уже на пути в ад. Кровь струится ручьями, стекая с подиума вниз, на мягкие ковры; красные лужи ширятся на дорогом паркете.
