Невидимая сила заставила меня схватить фотоаппарат и выбежать на улицу, я не успела сделать и пару шагов, как могучая река сбила меня с ног, подхватила и понесла.
Я барахталась изо всех сил пытаясь выбраться, но бездна увлекала меня за собой.
Уже отчаявшись и не веря в свое спасение, я почувствовала как чья-то сильная и большая рука схватила меня за шиворот и буквально выдернула из этой пучины, надсадив на фонарный столб.
– Держитесь крепче, здесь безопаснее всего.
– Что происходит?
– Вчера был очередной камень, а не взрыв бытового газа.
– Я не понимаю вас…
– Вы наблюдали, как ловко пастух справляется со стадом овец?
-Нет.
– Овцы безропотно подчиняются ему, а если они во время сна или трапезы пастуха разбредутся в разные стороны, блея каждая на свой лад, то ему не нужно даже отвлекаться от обеда, достаточно дотянуться до камня и кинуть. Не целясь. И вот уже овечки жмутся друг к другу и ни звука. Тишина. Мы люди. Они ответят за свои злодеяния.
-Кто? Кто они?
– Прощайте! – мой спаситель подмигнул мне и исчез.
Покрепче обняв столб и сорвав крышку объектива я начала искать.
Повсюду лица. Бледные и угрюмые.
Рваная одежда и сбитые в кровь кулаки.
Женщины и дети. Мужчины и старики. Их много.
Впереди колючая проволока, а за ней черные фигуры, они стоят стеной, неподвижно, взор их виновато упал на асфальт, пальцы сжали приклады.
Я не понимала зачем мне это нужно, но продолжала делать кадр за кадром, боясь упустить что-то важное.
Ни крики, ни дым, разъедающий мои глаза, не мешали мне, я слышала только затвор фотоаппарата, который
работал словно биение здорового сердца, уверенно и ритмично.
Вернулась я домой далеко за полночь.
Я стояла у подоконника, хлебала холодный суп и смотрела в окно.
Улицы не опустели, повсюду, словно огни светлячков, мерцали костры.
Запели песню.
Спать не хотелось, я ждала только рассвета, чтобы взять мольберт и вернуться на площадь.
С первыми лучами солнца я уже рисовала.
Я разместилась на углу желто-синего дома, в ржавой люльке, такие используют для подъема рабочих на высоту, она висела в метре от земли и немного раскачивалась , но с нее было видно все как на ладони.
За ночь на площади вырос целый город.
Он состоял из ровных рядов палаток, уходящих вдаль, медпункта с флагом, изготовленным из удочки и белой тряпки, полевой кухни с запахом гречневой каши, штаба и амфитеатра, откуда наперебой неслись то песни, ласкающие слух, то громогласные речи, вонзающиеся в уши словно кинжал, а еще какого-то чувства счастья и радости, которые витали настолько плотным облаком, что казалось, что до них можно не только дотронуться, но и отломить себе небольшой кусочек, знать бы только, кому принадлежит.
