Хель...
Скамья поскрипывает, когда я всей тяжестью опускаюсь на нее, и меч не кажется такой уж надежной защитой.
- Ты любишь ее? Ты хочешь ее получить?
Я подымаю зачарованный взгляд, мне отчего-то кажется, что я увижу золотые глаза змеи.
- Ты помнишь Безликих Хозяев? Что ты помнишь?
Гнев разрастается во мне, выплескиваясь в слова несложенной песни. Не запомню и не спою. Жаль.
Я встал, стряхнув паутину слов. Я был так велик, что плечами задевал колонны. И человечек отступил, и вопросы шелухой орешков замерли на губах.
- Дай мне пройти.
Я не узнал своего голоса. Он трижды и четырежды загремел под капителями, искаженный эхом. Капюшон рясы откинулся, и я увидел лысый череп, глаза под тяжелыми надбровными дугами, искривленный рот. И маленький, женский, арбалет в ладони.
Она вскрикнула. Она пришла, как когда-то за Гэльдом, за мной. Все повторяется в этом мире, я видел хартии, уцелевшие в огне Сирхонского мятежа: всегда многое видит тот, кто этого хочет; кто спрашивает, если нужно, и, если нужно, думает, слушает и молчит. Она пришла за мной - должно быть, нас связала нить более прочная, чем кровное родство. Он обернулся, и у меня нашлось несколько секунд, чтобы вонзить меч ему в спину. С хрустом разошлись ребра, клинок вошел в плоть на две ладони и застрял там. Храмовник повис, как бабочка на булавке, не решившись, куда упасть. Я дернул меч, и серв повалился на меня, заливая своей кровью. Мне пришлось перевернуть его и, наступив, рвануть изо всех сил. Меч вышел. Я вытер его о рясу мертвеца. Меня тошнило. Я задержался там на время. Я никогда этого не забуду.
Болт застрял в одежде Хели. Она вырвала и отбросила ядовитое жало. Убегая, я наступил на него, поскользнулся и упал с размаху вперед с грохотом, перебудившим всех жрецов на милю в окружности. Хель дернула меня за рукав, поволокла в какой-то тесный, должно быть, тайный ход. Потом уже я тащил ее за пояс, она задыхалась.
Мы миновали несколько поворотов и очутились на пристани. Вода мягко плескалась у свай. Я сорвал цепь чьей-то лодки. Весел не было, лодку закрутило и повлекло течением, Хель, тяжело дыша, скорчилась на дне.
Я тру лоб. Я пытаюсь вспомнить, что еще говорил этот серый неприметный человек.
Город остался за излучиной.
Мимо нас проплывали заросшие зеленью берега. Солнце играло на темной воде Хатанки золотыми и оранжевыми брызгами.
- Надо выбираться, пока нас не донесло до Кены.
Я смущенно пожал плечами:
- Я плавать не умею.
