Когда шёл снег, то казалось, что это было единственное живое явление в нашем мёртвом городе.
– Наверное, я должна извиниться за то, что именно я начала тот разговор на кухне.
Я решила наконец нормально поговорить с Джозефом только тогда, когда нам принесли напитки. Я больше не могла вынести его молчание – кто знал, о чём он думал? Что творилось в его лохматой голове? И хоть кудри мило и даже смешно торчали из-под его вязаной шапки, сам парень выглядел самым печальным человеком на свете.
– Всё равно что-нибудь бы случилось, – тихо возразил он, медленно попивая кофе, которое до этого момента всегда терпеть не мог. А тут…
Что же с ним случилось?
– Наверное, – я поморщилась от слишком горячего глинтвейна, который по привычке взяла в этом кафе. – Но сам посуди… когда тебе было двенадцать лет, ты вёл себя почти так же. Ну, по крайней мере, уж я-то точно. В таком возрасте всё кажется несправедливым, злым, жестоким и равнодушным к тебе. Хочется внимания и не важно какого – негативного по отношению к тебе или нет. Лишь бы кто-то заметил тебя, кто-то заинтересовался или разозлился на тебя. В таком возрасте внимание очень важно, как и собственная значимость: будь то любовь или ненависть. После начальной школы всё кажется необычным, хочется быть круче, знакомиться со старшеклассниками, иметь отношения и вести бурную жизнь, совершенно наплевав на учёбу. Да и на всё остальное тоже – только ты сам себе важен. В двенадцать лет… я ужасно хотела, чтобы со мной обращались как с взрослой, чтобы с уважением относились ко мне, чтобы прислушивались к моему мнению и интересовались мной так, будто интереснее меня человека не существовало. Это такой возраст, когда хочется всего и вся, и очень трудно сохранить в себе… уважение к другим.
– И надо что-то с этим делать, – вдруг твёрдо сказал Джозеф. – Я согласен с твоими словами. Да, ты права, что в двенадцать лет надо не забывать об уважении и, думаю, это определённо относится к Олин. Хэмф почти со мной никогда не ссорится: то ли потому что умный, то ли потому что ещё маленький, то ли просто потому что он мальчик. Но Олин… она капризничала даже тогда, когда ей было всего пять лет. Мне кажется, просто с самого рождения у неё такой характер: так сыграли в ней гены, а не только не самое лучшее воспитание…
– Ты заботился о ней как мог, – я положила вторую ладонь ему на руки и сжала его пальцы, которые только сейчас наконец-то перестали трястись. И вовсе не от холода. – Ты всегда очень любил её и сейчас сильно любишь. Конечно, не во всём виноват её возраст, но во многом. Так что…
