А печаль холод греет | страница 18



Впервые в жизни я испытывала такое разрушающее чувство.

– Вот мы и пришли. Зайдешь к нам?

Хэмфри дёрнул за рукав моей тёмно-бежевой кожаной куртки, в которой я умудрялась не замёрзнуть в такой мороз. Его большие глаза смотрели на меня с мольбой, словно просили о помощи, что могла спасти его жизнь. А хотела ли я этого? Я не знала. Но оставаться один на один с чувством вины на душе мне совершенно не нравилось.

– Да, почему бы и нет?

Хэмфри был неимоверно рад: достав ключи, он открыл парадную дверь и, дав мне пройти вперёд, последовал за мной к своей квартире. Я знала эту лестницу как свои пять пальцев, знала эти стены, могла с закрытыми глазами указать, где находилось пятно от белой краски, засохшей ещё со времён первого ремонта; где была какая трещина, какого цвета дверь попадалась по пути, пока не окажешься у нужной: сделанная из сосны с золотистым номером квартиры. Столько воспоминаний скрывалось за этой дверью, столько слёз, смеха, радости, печали и… любви. Да, любовь тут была самая главная.

Когда Хэмфри открыл дверь, на пороге нас уже ждал его старший брат и, соответственно, мой парень – Джозеф Филдинг.


III: А семья бьёт по больному

Сила семьи, как и сила армии, в верности друг другу.

Марио Пьюзо

Мир, в котором запрещены сильные чувства…

Как можно было жить в таком мире, если один только взгляд на Джозефа у меня вызывал целую бурю эмоций? Он ведь такой красивый: тёмно-голубые, как дно кристально-чистого озера, большие глаза; длинные волнообразные кудри, которые лохматыми прядями падали на лицо и чуть ли не касались плеч – за последние полгода каштановые волосы заметно отрасли; на шее висел деревянный крестик, который по цвету подходил под белые пятна, неровно покрывавшие не только часть его квадратного лица с чётко-выраженными скулами и подбородком, но и всё его не слишком высокое сильное тело – он болел Витилиго. Но это делало его только более красивым, даже каким-то особенным.

Но для меня он всегда был особенным.

Хэмфри тут же ушёл на кухню, даже ничего не сказав брату или мне, но я почти не обратила на это внимание: расстояние между мной и Джозефом быстро сократилось, когда мы крепко обнялись, словно пытались спастись от бури на одном спасательном круге. Обниматься при встрече – как маленькая традиция или даже привычка, выработанная за много лет дружбы, а затем – и любви. Мы встречались где-то год, но казалось, что всегда – так я не могла уже представить себе жизнь без этого удивительно доброго и заботливого человека. Уже родной запах привычно защекотал ноздри: шампунь с крапивой и с лесными ягодами, пряность свежей выпечки, старые фотографии и солнечное утро, которое бывало в Колдстрейне настолько редко, что этого было почти не вспомнить. Но рядом с Джозефом хотелось вспоминать абсолютно всё хорошее и светлое, в том числе и летние утра, когда мы просыпались в одной кровати в его большой квартире.