– Или всё-таки наказываю? – спросил он, грубо поворачивая её голову и заставляя взглянуть на избиваемого. Брeнда поняла. Она не могла сдержать слёз, и единственная причина, почему она не плюнула в самодовольно ухмыляющуюся рожу Чёрнсына, был страх за судьбу Джерри. Охранники оставили Марка, и тот поднялся на четвереньки, отряхиваясь, словно пёс от воды.
– Ох, Марк, – Артур обратился к нему. – Столетия преданности и верной службы и вдруг такое непослушание! Но я бы простил тебя, если б моя драгоценная жёнушка не пострадала от этого. Мой верный пёс, ты заслуживаешь стать настоящей собакой, раз не можешь устоять против похотливой суки. Займитесь им!
Другие охранники подхватили Марка и приковали напротив Брeнды.
Артур повернулся к ней снова.
– Никто на Земле или в Аду, – объяснил он. – не останется безнаказанным, обидев мою жену!
– Ох какая любовь! – расхохоталась Брeнда. – Лицемер ты паршивый!
– На меня работает отличный повар, – Чёрнсын возразил, улыбаясь, и небрежно играя её плотными грудками, содрогающимися от его прикосновений. – Но это не значит, что я не хожу в рестораны, и я вполне могу перекусить чем-нибудь дешёвым. Во время обеденного перерыва.
Брeнда и это проглотила, видя, что табло часов загорелось, демонстрируя кроваво-огненные цифры: ``1.22.50``
– Это – время, которое ты провела, пытаясь сорвать выступление моей драгоценной жены, – объяснил Артур. – Мне придётся наказать Джерри за попытку солгать мне, но я всегда держу слово, он будет только наблюдать. Как и ты, дорогуша. Но помни – эти часы обратного отсчёта устроенны так, что идут, только пока ты смотришь. Зажмуришься или потеряешь сознание – они остановятся, и не пойдут дальше, пока снова не начнёшь смотреть. Я знаю, как это трудно. Но если ты не хочешь продлить страдания Марка, постарайся не закрывать глаза.
Он сел в кресло, закурил и подал сигнал. Часы показали: ``1.22.49`` и первый вой непериносимой боли раздался под сводами зала, отзываясь в душе Брeнды мучительным эхом.
Она и представить себе не могла, что мужчина, особенно такой сильный и сдержанный, как Марк может так кричать. Его вопли и стоны терзали её, словно раскалённые щипцы, и каждая секунда казалась столетием.
Теперь она поняла, почему приказано было не трогать его лицо – чтобы она могла видеть, как он корчится под пытками. Она не сводила глаз с часов, не замечая слёз, катящихся по её щекам. Она пыталась концентрироваться на цифрах, но не могла игнорировать терзаемую под ними фигуру.
