Через минуту страдалец плелся позади Жени, быстро удаляющейся от лагеря!
– Ну, прости! Ты мне, правда, очень нравишься! – говорил Хью.
Девушке казалось, что она открывает ему глаза на истину. В это время Хью только делал первые глотки свежего воздуха, вырвавшись из заточения одиночества. Женя была для него светом, освобождением, и потому все его существо страстно стремилось к ней.
– И знаешь что? – говорила девушка. – Они найдут способ направить общественное мнение против тебя! Упекут за решетку, или… или сделают еще что‐то плохое! А ты так подставляешь себя! Тебе надо более избирательно относиться к своему окружению, быть осторожным, не стоит доверять каждому встречному! Неужели ты этого не понимаешь? – говорила громко Женя, пытаясь вложить в каждое слово праведную мысль. – Ты видишь свою цель, но это не означает, что до нее будет просто добраться. Всегда найдутся араи, которые захотят уничтожить тебя, ты можешь надеяться только на себя!
Женя шла, куда глаза глядят, ей важно было, чтобы он обратил внимание на ее слова. И раз уж он не хочет говорить с ней на равных, она даже видеть его не хочет.
– Я не знаю, как тебя убедить в своей правоте! Ты старше меня и умнее, мое мнение для тебя не авторитетно. Ох, хотя может это и к лучшему, раньше у меня ничего хорошего не выходило.
Хью, не отрываясь, смотрел на белые волосы девушки, пытался выйти из болезненного состояния, перепрыгнуть на новую волну. Когда-то давно ему тоже пришлось заставлять людей слышать себя. Он проходил жестокие испытания на полигоне, у него была серьезная научная подготовка, ему внушали идеологию, выработанную предыдущими поколениями. Он шел к цели, но однажды понял, что это не его путь, и ему не нужно покорять вершину, к которой стремятся выпускники академии. Хью вспомнил лицо короля, когда он, стоя в широком зале, наполненном приближенными, озвучил тезисы, идущие в разрез с общим мнением. Король не стал возражать, однако один его взгляд говорил о том, что Хью с этого момента теряет статус человека, которому когда-либо дадут сказать слово. Все так и вышло. Лаборатория стала его тюрьмой. Опального ученого больше не звали на заседания совета, не спрашивали мнения по политическим вопросам. Его поддерживали только ученики. С каждым годом их становилось все больше, и каждого из них он учил иметь свое мнение, не навязанное им, короной, повстанцами. Ни одному из учеников он не говорил о том, что было на совете, где ему посчастливилось приобрести статус изгоя. И все же его речь пересказывалась, мысли передавались от одного человека к другому. Идея росла, к нему приходили люди, просто так приходили, чтобы послушать его лекции по естественным наукам, научиться думать. Фортис ненавидел Хью за то, что ученому давалось лучше, чем кому-либо другому. Араи готовы были идти за учителем, они не хотели видеть теперь безликую систему, работающую только на себя.
