– Глая, милая! – не выдержал я. – Эту сказку ты мне три луны назад диктовала, а я запомнил!
– В тот раз ты записывал сию сказку старыми рысскими чертами да резами, специально для бересты изобретенными, а теперь пишешь ахайским письмом.
– Ну да, а вчера писали по финикийски или буквицами наших родичей, что живут на берегу Срединного моря на полуночь от латинов. Письмом этрусов. Это письмо мне больше других нравится, Глая.
– Еще бы! Тебе и в счете более нравится складывать этрусские цифры, хотя их правильнее будет называть хиндустанскими. Ладно, уговорил. Сложь в короб бересту и писало, да беги к деду Микуле. Улучшай свое правило воинское.
С Питином на плечах я выскочил за дверь, довольный до нельзя. Сжалилась прабабка. Отпустила раньше. Теперь можно малое время побегать наперегонки с Жаром, и Семаргл против беготни возражать не станет. А Питин, ежели захочет, пусть на столбе сидит…
Побегали, порезвились в жаровом загоне в сласть. Сначала вчетвером, потом, когда Питин устал и забрался на столб, втроем. Семаргл гулко гавкал и пытался ухватить Жара за хвост. Тот взбрыкивал, фыркал на пса, задирал, на всякий случай, хвост морковкой, прыгал и стремительно мчался по кругу возле забора. Я в свою очередь пытался поймать хвост Семаргла, а Питин вертелся на столбе, мявканьем подбадривая всех троих.
Потом мы стали отрабатывать фокусы. Сначала Семаргл стоял неподвижно, а Жар перепрыгивал через него. Потом роли менялись и, наконец, в игру встревал Питин. Он забирался на спину Жара, а Семаргл перепрыгивал обоих. Я, конечно, тоже не отставал. Баловались до тех пор, пока не появился дед Микула и прекратил, как он выразился, это безобразие.
– Расшалились, дети малые. Хватит играться, пора к делу приступать. Вы, Семаргл с Питином, бегите проверьте овечек, не забрались ли в болотину. А ты, Ратин, пойдешь со мной. Будем новые луки испытывать. Высохли, как надобно.
– Ура! – заорал я что было мочи. – Ура деду Микуле! Да здравствует его мудрость и знания!
– Хватит орать, Ратин. Ты лучше испробуй, какой лук тебе по силам.
Снаряженные луки были пропитаны конопляным маслом, покрыты лаком и теперь лежали на топчане, вытащенном из сарая. Тетивы на них были скручены из змиевых жил, промазаны жиром и растопленным воском, чтобы не сырели в плохую погоду. Рядом с луками лежало с десяток боевых стрел с гранеными наконечниками и костяными подпяточниками с глубокой прорезью для тетивы. Сами стрелы были на треть длиннее, чем стрелы для моего старого лука.
