В итоге, маховой чежи вышло девять частей. Каждый отрез которой, в трилоктядлины, скатанный в тюк, превышал по толщине, четыреладони. Что по уверениям деда Микулы, совпало со считанным результатом. Поскольку каждоё крыло, шириною в сажень, достигало длины в девятьаршин. Вот почему, мне, вновь пришлось бежать домой, за дополнительной солью и душистыми травам. Так как посчитав на пальцах, общий солевой расход, мы выяснили, что срезней, нуждающихся в кислой обработке, получится намного больше, чем мы имеем её в наличии.
Пока я бегал на хутор, Микула перенёс всю чежу, на берег ручья. Тюки которой сперва, он поочерёдно раскатывал в проточной воде и зачищал остатки слизи. После чего, подручными камнями, придавливал отрезы ко дну и оставлял промываться. За сими трудами, я застал старательного деда, когда вернулся на поляну. Однако, чтобы не растерять остатки дня, я поспешил к туше василиска и начал срезку, его очень длинных и крепких, тянущих жил крыла. Которых в итоге, набралось в избытке, достаточном на лета. Особливо незаменимых, для каждодневных, оплётных дел по хозяйству и Глаиных, шитейных забот.
В часобести, мы основательно просушили вымоченную чежу и все отрезы, переложили душистыми травами. Затем вновь, поскатали в тюки. Далее, я столкнулся с непреодолимым препятствием. Когда во время переноса змиевых жил к телеге, наш Серко испуганно шарахнулся в сторону и чуть не сломал дышло! После чего храпя и возбуждённо переступая ногами, он начал неприступно коситься, на вонючие потроха. Посему посовещавшись, мы решили не спешить, а заночевать на поляне. Для того, чтобы к рассвету, вымочить жилы в душистом, травяном рассоле. Так что в часутдайни, на берегу ручья, мы соорудили шалаш и развели костёр.
Смеркалось, поэтому я настроился сторожить ночью, ещё не до конца прибранную, душу василиска. Правда Микула отговорил, заверив в том, что из за ядовитого смрада, к сему аспиду, ни один зверь, добровольно не подойдет! Так что перед приготовлением ужина, выдалось свободное время, что бы освежиться. Для чего, я зашёл вверх по ручью, где вымылся с корнем мыльнянки. Потом зачерпнул в котелок воды и повесил над костром, кипятиться.
Когда в темноте окончания суток, последнего дневного часапоудани, дед Микула умылся и устало прилёг возле костра, я развязал суму и достал ароматную снедь, уложенную Глаей. В сей же миг, в отблесках костра, показались приближающиеся очертания, наших неразлучных друзей. Которые весь день, тихо отсыпались в кустах, избегая аспидного смрада. О чьём присутствии, в заботах дня, мы попросту забыли!
