– Где ты была так долго? – в голосе Поэта опять зазвучала обида.
– Ты не один, поэтов много, – рассмеялась Муза. – Да и не мне отчитываться перед тобой.
Поэт насупился. Может, конечно, и есть другие, громогласно величающие себя настоящими поэтами, на самом деле являющиеся просто рифмоплетами, бездарями и халтурщиками. Видал я таких сотнями в кабаках: размахивают руками, орут свои плоские вирши, потом напиваются и рыдают в декольте девицам от того, что, видите ли, мир не понимает и не принимает их.
– Дерьмо, – вырвалось у него вслух.
Муза: – Не забывай, что это Храм.
Поэт: – Скорее то, что от него осталось.
Муза: – Храм остается Храмом даже там,
Где вместо стен забвенье и усталость.
Поэт: – Я думал, Храм – это перрон:
Билет купил (свечу поставил)
И сел с удобствами в вагон,
Чтоб к Богу вовремя доставил.
Муза: – Меж Богом и поэтом пустота,
Заполненная локоном девицы
И криком предрассветной птицы.
На каждого найдется простота.
Поэт бросил взгляд вниз. Храм строили на высоком холме, у восточного подножия которого небольшая речушка делала петлю и скрывалась в лесной чаще, конца и края которой не наблюдалось. С южной стороны все время дули теплые степные ветра, приносящие с собой для сиреневых цветков мальвы сказки темнокожих мавров о пещерах, полных золота, и яснооких девах, умеющих летать. К северному склону холма жался сосновый бор, и в песчанике, среди его обнаженных желтых корней, устраивали свои гнезда-норы непоседливые чайки.
– Евтерпа, – он обвел рукой то, что видел, – вот что между мной и Богом.
Муза широко улыбнулась, глаза ее, и без того лучистые, засияли еще ярче: – Между Человеком и Богом всегда что-то есть, у верующего это религия, перед служителем церкви – молитвенник, будто нечего ему сказать Творцу от сердца. Но Сына от Отца ничего не должно отделять, любому «препятствию» надобно быть «прозрачным».
– Но Он сам отделился от Человека целым Миром, – всплеснул руками Поэт. – Ты говоришь о Мире Бога, который, получается, мешает нам, живущим в нем по воле Всевышнего, видеть Его и быть с Ним. Это абсурдно.
– Муза на то и Муза, – загадочно произнесла Евтерпа, ничуть не смутившись.
– Что ты все время выводишь меня из себя? – Поэт хлопнул в сердцах ладонями по коленям.
– Чтобы заставить тебя смотреть на мир, а не на себя, хныча и причитая о пропавшем вдохновении, – Муза смотрела на подопечного ласково, как мать на обидевшегося по пустяку ребенка.
– Именно нечто «важное», что есть в жизни каждого перед лицом Бога (а самое важное – это Он), и разрушает Храм.
