— Добро пожаловать в наш мир, Отец.
Травен начинает креститься, но на полпути спохватывается и опускает руку. Старые привычки умирают с трудом.
— Идём. Я практически уверен, что знаю, где парень, так что я впереди. Видок и отец в середине. Кэнди, ничего, если ты присмотришь за нашими задницами?
— А ты как думаешь?
— Двинули.
Я веду их по периметру круглой гостиной. Мы держимся поближе к стенам. Раньше здесь было полно антикварной мебели и персидских ковров. Теперь же в тех местах, где пол частично обвалился, глядя вниз я вижу камни и траву холма.
Пара поворотов по коридору, и потолок невредим. Внезапно я начинаю скучать по дырам в крыше и их зловещим теням. Здесь нет света, и в помещении царит тьма кромешная. Как бы я его ни ненавидел, я позволяю ангелу взять на себя управление. Его зрение создано для темноты.
В то мгновение, как я отступаю и передаю ему бразды правления, Авила начинает светиться как Вегас. Я хватаю Видока за рукав и велю Травену и Кэнди держаться друг за друга. Затем я медленно веду их по круглым коридорам к залу для жертвоприношений.
Найти его не заняло много времени. Все пути ведут сюда, в чёрное мерзкое сердце этого места. Именно здесь мне следовало убить Мейсона. Это та комната, где я освободил Аэлиту. Не думаю, что она когда-нибудь простит меня за то, что я спас её. Возможно, её письмо с благодарностью затерялось на почте.
Двойные двери зала по-прежнему открыты и по-прежнему в дырках от пуль и зарядов дробовика после того предновогоднего налёта. Где-то здесь мы с Кэнди впервые поцеловались на Новый год, подстреленные и покрытые чужой кровью. Славные времена.
Из комнаты льётся бледный свет. Я оставляю остальных и захожу внутрь, туда-сюда водя Смит и Вессоном по обломкам частично обвалившейся крыши. Медленно двигаясь, я позволяю своим чувствам расшириться и заполнить всё помещение, пытаясь нащупать что-нибудь с лёгкими или сердцебиением. Я что-то чувствую. Я осторожно обхожу отколовшиеся от стен куски мрамора размером с шар для боулинга. Столб солнечного света падает из отверстия в потолке на каменную платформу для жертвоприношений, и там лежит Хантер, растянувшийся, как ждущий масла и щипцов варёный омар.
Я машу Травену и остальным входить. Они рассредоточиваются вокруг платформы. Травен направляется прямо к парню. Мы держимся на расстоянии, давая отцу делать своё дело. Хантер лежит на спине. Он абсолютно неподвижен. Его грудь едва вздымается. Он выглядит так, словно его избили, оставили под инфракрасной лампой и проволокли за грузовиком. С его рук и лица отслаиваются клочья почерневшей кожи. Кожа там, где не чёрная и не красно-сырая, имеет зеленовато-синий цвет испорченного мяса. Одежде Хантера позавидовал бы любой уважающий себя алкаш. Потрёпанная и рвущаяся по швам, она покрыта засохшей кровью, дерьмом и блевотиной. Он выглядит так, словно носил эти лохмотья не пару дней, а несколько недель.