Он скрутил деньги, перевязал резинкой и направился в кабинет.
— Ну да. Оставлю дома.
— Дай, я положу, — спохватилась она. Если бы Карл Борисович заглянул в кубышку, то сразу бы увидел, что денег там осталось меньше половины емкости. Поэтому Светлана выхватила рулетик и быстро скрылась в кабинете. Однако, прежде чем положить, вытащила еще несколько купюр и спрятала в бюстгальтере.
Карл Борисович надел костюм и печально вздохнул, оттирая пятно клея на рукаве.
— Светочка, — позвал он. — Как наша новая стиральная машина работает?
— Работает, — отозвалась она из спальни.
— Надо бы костюмы постирать, а то все грязные.
— Хорошо, постираю, — с раздражением ответила она и сделала телевизор погромче.
«Что это с ней творится? Надо к маме сходить, посоветоваться», — он надел сапоги, схватил портфель и вышел из квартиры.
* * *
Карл Борисович зашел в кабинет, закрылся и подошел к сейфу.
— Что же делать мне с тобой? Как понять? — обратился он радиоприемнику, вытаскивая его из железного ящика. — Может, в Москву позвонить? Но кому?
Он поставил радиоприемник на стол, включил и вытянул усики.
— Как хорошо здесь, — послышался довольный голос Гюстава. — Я только об одном жалею.
— О чем же? — спросила Луиза.
— Что жена моя по-другому умерла.
— Ты думаешь, мы умерли? — удивилась она.
— Ну, а как же? Там умерли и появились здесь.
— Не-ет. Мы сразу появились здесь. А там пропали.
Тут в разговор вмешался еще один мужчина, имени которого Карл Борисович не знал:
— Я тоже так думаю. Иначе как объяснить мой шрам.
— А при чем здесь шрам? — распалился Гюстав. — При чем здесь какой-то шрам, я спрашиваю?
— А при том! Если мое тело осталось в ущелье, то почему на этом теле остались шрамы. Я, между прочим, получил их при взрыве, когда мне было десять лет. Бандиты машину взорвали.
— А откуда ты, Реган? — уточнила Луиза.
— С Ирландии. Так вот, я думаю, что мы пропали. Наши тела не нашли.
Гюстав что-то недовольно пробурчал. Луиза усмехнулась и возразила:
— Я согласна с тобой, Реган. Ведь мы остались в том возрасте, в котором ушли из нашего мира. Мне все так же сорок три года, хотя болезни пропали.
— Вот это поддержу, — откликнулся Гюстав. — Ничего не болит, будто мне снова двадцать, а не семьдесят два. Я здесь счастлив так, как никогда не был счастлив на Земле. И знаете, что я понял?
Никто ничего не сказал, и он продолжил:
— Только прожив почти сто пятьдесят лет, я понял смысл жизни.
— И в чем же смысл? — несмело спросил Реган.
