Андрей не обращал внимания на его вопли, а старался еще сильнее поддать, не только Буге, но и Ирке.
Буга продолжал выкрикивать ругательства, а Ирка закрыла голову руками, и каждый раз, когда ботинки Андрея попадал по ней, утробно хекала.
От палёной водки была неприятная отрыжка, Андрея мутило, в голове клубился темно-красный туман. Хотелось затоптать до смерти Бугу и Ирку. Он попал Буге по живту, и тот вырвал. Неприятно пахнущие рвотные массы расплескались по телам Ирки и Буги. Андрей вытер мгновенно пробившийся холодный пот со лба. Ноги и руки дрожали. Он опустился на диван и стал вытирать о покрывало ботинки, запачканные в рвоте. В спину кто-то толкнул. Он повернулся. На карачках стояла сожительница Буги – Надька-пьянь. Глаза безумные, губы дергаются, открывая зловонный рот с пеньками гнилых зубов. Надька покачалась на руках, а потом ржавым голосом проскрипела: «Чо тут-ти деется?».
– Ничего, – зло выдохнул Андрей. – Дрыхни дальше.
Под Надькой на покрывале стало расплываться мокрое пятно. Резко запахло мочой.
Андрей не выдержал. Мало того, что Надька-пьянь упилась вусмерть у него дома (хоть это был дом не его, а жены), напоив и Ирку, так еще и обсучилась. Покрывало было старым, из плотной жаккардовой ткани. Его в стиральную машинку не засунуть, а надеяться, что Ирка скоро придет в себя и вручную отстирает, – ждать не приходилось. После выпивки Ирка обычно неделю тяжко болела. Придется нюхать эту вонь, не похожую на запах недорого мужского одеколона, что хотел купить себе на день рождения, но вместо него купил жратвы и бутылку нормальной, хоть и дешевой водки. Палёнка и самогонка надоели.
Утробно зарычав, он с немалой дурью приложил Надьку по темечку, в завитки грязных сальных волос. Та упала ничком на покрывало и больше не шевелилась.
– С-суки, с-суки, стал лихорадочно бормотать Андрей. – Ненавижу, ненавижу!
Он застонал, обхватил голову руками и стал качаться из стороны в сторону. Ощущение неправильности своей жизни, беспробудного пьянства жены, тяжелой и изматывающей работы, отнимающей все силы, охватило его существо. Калейдоскоп жизни ярко закрутился перед глазами. Вот батяня, угрюмый мужик, с ладонями-лопатами, копался в моторе под поднятой вверх кабиной Камаза. Рядом суетился полупьяный сосед. Батяня попросил соседа подать ключ. Тот вместо того, чтобы подать нужный ключ, нажал на рычаг, и кабина махом опускается на отца. Батяня неожиданно взвыл тонким заячьим голоском, так не вязавшийся с его массивной фигурой. Тело Батяни подергалось под кабиной и затихло. На колесо потекла черная кровь. Сосед смотрел на дело рук своих остекленевшими глазами и не мог тронуться с места, словно ноги проросли в землю. Прибежала мать, завыла дурным бабьим голосом, бестолково хватаясь то за кабину, то за ноги отца. Потом сползла на землю и забилась в судорогах. Из дома выскочили три сестренки, мал мала меньше, и заплакали возле мамки и папки. Андрейка подхватил длинное шило с тряпки, расстеленной возле машины, и ткнул острым концом в спину соседа. Шило неожиданно легко вошло в тело, сосед выгнулся и упал навзничь, а конец шила вылез наружу. Сосед засучил ногами и завыл. Тут Андрейка потерял сознание. Через неделю после похорон мать удавилась в сарае. Его и сестренок раскидали по разным детским домам. После интерната он попал в армию. После армии Андрей стал искать сестер.
