5. Вторая ночь
Молодой мужчина стоял на пороге саманного дома и повторял: «Меня зовут Андрей Лаубах. Меня зовут Андрей Лаубах». Он прожил в этом доме более четырех лет, но сейчас смотрел на этот дом, словно видел его в первый раз. Доски порожка давно подгнили, жалобно скрипели и готовы в любой момент провалиться, а стены дома были обшарпаны, обнажив, как у доходяги ребра, дранку. Дверь никогда не запиралась на замок. Всякий, кого мучила жажда, мог заглянуть на огонёк, но желательно со своим пузырем.
За саманным домиком был садовый участок, весь заросший бурьяном, с засохшими плодовыми деревьями, а сам участок был окружен заборчиком из серого полусгнившего горбыля. Только по фасаду дома Андрею удалось обновить забор и заменить горбыль на зеленый профнастил. Странно, он зарабатывал довольно приличные деньги, но они почему-то утекали сквозь пальцы, словно песок, и дом и участок выглядели грязно и неухожено.
Купол высокого темно-синего неба, усыпанный стразами мелких звезд, раскинулся над домом. Осенний воздух был чист и свеж, и Андрей вдыхал его полной грудью. После работы на угольном складе он вымазывался как черт в угольной пыли, и часто работал без респиратора, который мгновенно забивался от пыли. Потом долго отплевывался угольной пылью.
Андрей толкнул дверь и вошел в сени. В сон шибанула вонь от застоявшейся мыльной воды в китайской стиральной машинке с отломанной крышкой. Он выругался. Говорил же сучке Ирке вылить воду еще неделю назад, но за пьянками и гостями ей было некогда.
В зале, освещенном голой стосвечовой лампочкой, за столом сидел сосед по кличке Буга, усеченной части фамилии «Бугаев», с лицом, похожим на помятую рублевую бумажку еще советских времен. Лицом Буга был очень похож на писателя А.Грина, только А.Грин после ссылки в Сибирь стал писателем и больше не попадал в места не столь отдаленные, то Бугаев, отмотав десятку за убийство, нигде не работал, пил не просыхая, а наклюкавшись, искал любой повод, чтобы подраться и расписать кого-нибудь ножичком. Дело шло к тому, что Буга должен быть опять загреметь в каталажку. Воздух свободы был для него слишком ядовит и поэтому был противопоказан. В тюрьме Буга чувствовал себя как дома.
– Андрюха! Д-дружбан! Г-где т-ты зап-проп-пастился? – заплетающимся голосом спросил Буга. – Т-тут к-как раз на т-тебя ос-сталось!
Преувеличенно осторожными движениями, чтобы не дай бог не разлить драгоценные остатки водки, Буга опустил горлышко бутылки в стакан и набулькал в него. Получилось ровно четверть стакана.
