– Довольно! – оборвал его отец Филипп. – Я всё понял. Особенно то, как вы с Дзиро похожи. Падаете, как снег на голову, а потом – оглянуться не успеешь! – хватаете, хм, за горло. И душите, душите…
– Да, ладно вам жалиться, падре, – насмешливо заявил, невесть откуда взявшийся Артемий. В руках его блестел металлический поднос со снедью, а рот кривила знакомая ухмылка. – Попробуйте лучше мои сэндвичи. Я и в погреб заглянул, нацедил вам стаканчик кагора для успокоения нервов.
Перебранка продолжилась, но Таир уже не обращал на неёвнимания, полностью сосредоточившись на сэндвичах. Свежий хрустящий хлеб и пара шматов весьма недурной на вкус ветчины прибавили сил и заставили боль отступить. Взглянув на свои руки, мальчик увидел, что столь неприятно поразившая его мертвенная бледность постепенно уступает место привычному оливковому загару. На какое-то мгновение он ощутил себя персонажем волшебной сказки, которому нужно есть земную пищу, чтобы оставаться в мире смертных.
Внимание Таира привлекли тёмные пятна, видневшиеся через дверной проём притвора. Приблизившись, он разглядел четыре занавешенных грубой тканью прямоугольника. Мальчик уже знал, что это. Отдернув ткань в сторону, он увидел строгое мозаичное лицо. Выполненное из горного хрусталя с вкраплениями раухтопазов и золотистых цитринов, в обрамлении волос из морионов и аметистов с акцентами из травянистых праземов, оно ещё не так давно было одним из самых узнаваемых на Базе. Но более всего выделялись глаза из ярко-синего кварца. Даже отсутствие потребного витражу сквозного освещения не могло умалить их выразительности. Сострадание и печаль – вот, что читалось в них. Таир узнал бы эти глаза из тысячи.
– Иса, – сказал он.
– Верно, – подтвердил подошедший отец Филипп. – Это Иисус.
– Тогда здесь должна быть Марьям, – с непоколебимой уверенностью заявил мальчик, сдергивая прочь следующую холстину.
И, правда, взору Таира предстало изображение кроткой женщины в роскошном аметистовом одеянии. Её глаза пронзали сердце той же прозрачной синевой, что и у божественного сына.
Рядом с Богородицей соседствовало изображение Иоанна Предтечи, также до времени скрытое от посторонних глаз под грубым холстом.
– Недостающий триптих, – объявил Таир, кивая в сторону витражного иконостаса.
– Да, – откликнулся отец Филипп. – Я всё никак не могу завершить над ним работу. Постоянно хочется что-то изменить, дополнить, улучшить. И все равно, сколько бы ни старался, я по-прежнему далёк от того, чтобы выразить божественное.
