– Не смотри! – приказал Дзиро, пряча в своих ладонях испачканные кровью пальцы мальчика.
Таир не стал с ним спорить, хоть никогда и не страдал гемофобией. В том, каким ему виделось собственное тело, бывшее доселе чем-то неизбывным и земным, проступало нечто новое, незнакомое, а потому пугающее. При этом мышление Таира оставалось кристально ясным, что также было необычно, учитывая тяжесть полученных побоев. Он, как и прежде, видел, слышал, осязал и испытывал боль, но как будто со стороны, из-за угла собственного сознания.
Мальчик буквально закрыл глаза на эти странности и… немедленно заснул.
Так как и исчезновение Дзиро, и включение дневного освещения прошли для Таира незамеченными, спал он, видимо, очень крепко. Когда же мальчик, наконец, открыл глаза, то обнаружил, что находится не где-нибудь, а в христианской церкви! И хоть он ни разу не бывал в подобных местах, судить об этом мог довольно точно. Опираясь на прочитанное в книгах, Таир быстро разобрался, где амвон, где наос и где, собственно, полагается находиться алтарю. При всех реверансах к готике в убранстве и архитектурных решениях, организация внутреннего пространства церкви явно тяготела к чему-то иному. И главным доказательством тому был огромный иконостас, взметнувшийся под самые своды святилища. Именно он отделял алтарь от срединной, предназначенной для простых смертных части храма.
Однако столь поразившая мальчика алтарная преграда не была иконостасом в прямом его понимании: ряды деревянных икон в ней заменяли витражи. Мастерски исполненные, соединившие в себе воздушность стекла и вещность металла, они словно парили между небом и землёй. С витражей, застыв, словно инклюзы в янтаре, взирали исполненные тихой печали или трепетного ожидания святые и мученики. Таир, превозмогая боль, постарался как можно ближе подобраться к этому диковинному творению рук человеческих. Уже при первом приближении ему стало ясно, что скрепленный свинцовыми шинами полупрозрачный материал был вовсе не стеклом, а кварцем! Оставалось удивляться мастерству и тщанию, с которыми были подобраны кусочки это разноцветной мозаики. Как впрочем, и их величине.
Так уж случилось, что помимо продуктовой лавки, отец Таира держал небольшую мастерскую по камню. Не то чтобы семейные поделки пользовались большой популярностью, но кое-какой сбыт находили. Особенно украшения из разноцветного кварца, что ладили сестры. Мальчик хорошо помнил, какой восторг вызывал у них любой крупный кристалл, ведь то было залогом успешной продажи. И тем чуднее было наблюдать здесь кварцевые пластины поистине гигантских размеров! Однако дух захватывало не только от разнообразия форм, но и богатейшей гаммы! Казалось, здесь были представлены все возможные разновидности кварца. Как, впрочем, и невозможные. Прозрачный, как слеза ребенка, горный хрусталь; дымчатые раухтопазы; мерцающие, будто ночное небо морионы; облачённые в императорский пурпур аметисты; цитрины, как лимонно-жёлтые, так и медовые; травянисто-зелёные праземы; а также дивные синие кварцы – все нашли своё, только им положенное, место. Единственным, что смазывало впечатление от этого великолепия, было отсутствие центральной секции. Точнее витражного триптиха, что по замыслу художника должен был «держать» композицию всего «иконостаса».
