Эта звезда – афганское наследие. Память о том восемнадцатилетнем парне, попавшем в жернова никому не нужной войны. Память об утраченных иллюзиях. О спасении от смерти. О неслучившейся жизни.
Потому что тот парень мечтал поступить в физтех. Не поступил с первого раза, пошел служить.
А, когда вернулся…
Все уже было по-другому.
А он сам, с трудом получив ветеранские корочки, оказался никому не нужен.
Витя рассказывал, как постоял над могилой матери… И пошел, куда глаза глядят. И пришел туда, где приютили, где сказали доброе слово.
Да так там и остался.
Я плакала, когда слушала.
А он… Он просто обнял, бормоча что-то про глупости и про то, что больше рассказывать не будет ничего, потому что некоторое глупые лисички плачут.
А я все не могла остановиться, не могла. Представляла себе его, молодого и уже столько повидавшего… И так жалко его было. Так жалко! Не этого, сегодняшнего, сделавшего себя таким, что и жалеть-то не получалось.
Нет, того мальчика. Одинокого и никому не нужного.
Я плакала до тех пор, пока Вите, наконец, не надоело, и он не начал меня утешать самым проверенным, самым правильным способом из всех возможных.
На этом, собственно, экскурс в историю завершился, и больше он ни о чем особенно не рассказывал.
– Ну чего ты застыла там, лисичка, – бормочет он неожиданно, когда я замираю пальцами на одном из острых концов звезды, – продолжай. Мне нравится.
Я забираюсь ему на спину и начинаю разминать затекшие мышцы. Так, как ему нравится, как он любит.
Он кряхтит довольно.
Потом нашаривает меня рукой и стаскивает с себя, опрокидывая на спину.
И наваливаясь сверху.
– Лисичка, ты чего там так долго сидела в ванной?
Он мурлычет, мягко тискает. Пока еще мягко. Я знаю, как обманчивы его вроде бы пустяшные прикосновения. Как быстро они могут перестать быть пустяшными.
– Да так… – я смеюсь, отвожу взгляд, а потом неожиданно признаюсь, – мне сегодня руководство прозрачно намекнуло, что на пенсию пора. На землю. – Дополнение получается неожиданно с дрожью обиды.
Он замирает. Всматривается в мое лицо внимательно.
– Эй… Ты чего? Расстроилась?
– А ты как думаешь? Я практически двадцать лет в небе. Это мечта моя. А тут… И ладно бы причина была бы серьезная, а то из-за возраста… Обидно.
– Да, – задумчиво говорит он, – обидно. А может… Ну его? А? Хватит? На земле тоже море дел. Поженимся…
Я только выдыхаю досадливо. Ну вот как он не понимает? Как не понимает?
Хотя… Натолкнувшись на его прямой острый взгляд, осознаю, что все он понимает. Все. Просто переключает. На себя. Пусть даже через невольную злость.
