Грета тяготилась своим положением супруги блестящего адвоката, роскошь была ей чужда, люди – враждебны, город казался ей земным филиалом ада. С большим трудом мне удалось навязать ей няньку. «Мне нужно, чтобы у тебя были развязаны руки, понимаешь? – увещевал я строптивицу. – Мне нужна спутница, понимаешь? Красивая спутница».
Через год жизни в Нью Йорке я решил повезти семью в Италию – колыбель цивилизации. Я представлял себя неким Прометеем, дарящим Грете пламя знаний. «Мы увидим работы Микеланджело, насладимся Рафаэлем», – от такой перспективы у меня кружилась голова, у Греты кружилась голова в полете, мы никогда раньше не летали, но я воспринял новый опыт с восторгом, Грета с Габриэлем – с ужасом, она поминутно крестилась, одновременно пытаясь успокоить ревущего в голос сына. Микеланджело с Рафаэлем наводили на жену тоску, спустя пару дней я сдался и повез семью на море. Здесь была их стихия, пока я, зевая, почитывал газету, Грета плескалась в море, а Герберт с упоением ковырялся в песке. Отдых был испорчен. Я иногда отрывался от колонки новостей, чтобы полюбоваться женой в бикини. Впрочем, не я один. Все мужики, от мала до велика, чуть шеи себе не свернули, пялясь на мою жену. Особенно выделялся мускулистый итальянский мачо в красных плавках. Предполагалось, что он должен следить за неосторожными туристами, но он, по-моему, следил исключительно за моей женой. По крайней мере, если Грета начнет тонуть, я мог быть за нее спокоен.
Спустя два дня лежания на пляже в позе тюленя я мечтал вернуться в Нью Йорк, спустя неделю – застрелиться. Мои домашние были счастливы: запасы песка не заканчивались, море тоже оказалось нескончаемым, в отличие от моего терпения. Спасатель тоже не собирался никуда исчезать, красные плавки так и маячили на горизонте.
– Габи, я тебе изменила, – сказала Грета за завтраком, так буднично, словно инцидент ничего не значил. Таким же тоном она говорила, что у нас закончился хлеб или, что пора оплачивать счета. Сердце испуганно сжалось, а потом пустилось вскачь, огромным усилием воли удалось хоть как-то взять себя в руки.
– Ты хочешь от меня… от нас уйти? – выдавил я из себя спустя целую жизнь. «Почему я сказал «мы», ведь малыш Герберт интересовал меня меньше всего?» Уж точно меньше, чем Грета.
– Нет, если ты меня… нас не прогонишь, – произнесла она, намазывая масло на хлеб.
Мне было так больно, что хотелось сделать больно ей, вывести из этого состояния покоя. В последствии я об этом не раз жалел.
