Я вышел на улицу, где жил Учитель, и принялся изучать деревянные картины и кирпичные орнаменты на фасадах домов. При этом старательно гнал мысли о деньгах и с презрением отводил взгляд от земли: дескать, мне вовсе не интересно, лежат там предназначенные для меня юани или нет. Вдоволь налюбовавшись резными панно с изображениями музыкантов, писцов и слуг, я заскучал и пошел по руслу длинного ручья, гадая, куда он выведет.
Ручей привел в короткий переулок с полуразрушенными зданиями, когда-то красивыми, а теперь почерневшими от древности и заросшими сорной травой. Разглядывая все еще впечатляющие черепичные крыши, я, разумеется, не удерживался и то и дело бросал взгляд под ноги: а вдруг между щербатыми плитами притаилась монетка? Опомнившись, ругал себя за слабость и подавлял алчные мысли созерцанием синих далей.
За первым же поворотом переулок вдруг развернулся, как свиток, и превратился в большую площадь с высокими домами, открытыми магазинами и художественными лавками. Здесь было множество людей и царило оживление. Я понял, что попал в самый центр деревенской жизни, которая до этого мне представлялась не иначе как заколдованным сонным царством. В дверях лавчонок стояли торговки – они продавали лепешки, жареные утиные ножки, пахучие чаи и зелень, лежавшую грудами на земле. Тучный парикмахер скучал перед своей цирюльней: он сидел в шезлонге под зонтом и щелкал огромными ножницами, пытаясь привлечь внимание возможных клиентов. От здания к зданию бодро передвигались туристы с тяжелыми фотоаппаратами на шее. Они на секунду заглядывали в магазины и внутренние дворики, кратко обменивались впечатлениями и шагали дальше. Из дверей ресторанов доносились соблазнительные ароматы, и я подумал, что было бы неплохо подкрепиться.
Мысли о еде естественным образом отвлекли меня от поставленной задачи – я принялся слоняться по площади в поисках какой-нибудь экзотической вкуснятины. Несмотря на обилие съестного, уличная снедь не сильно радовала глаз. Висевшие под навесом птичьи окорочка казались слишком сухими. Мясные пельмени в кипящем бульоне выглядели более привлекательно, но есть их на жаре совсем не хотелось. Яйца с побитой скорлупой, плававшие в коричневой жиже, вызвали у меня физическое отвращение – я бы не притронулся к ним даже под угрозой голодной смерти. Так я переходил от одной лавки к другой, но почему-то ничто не способствовало пробуждению аппетита.
А потом я неожиданно наткнулся на лоток мороженщика, и душа моя возликовала: вот, вот что мне сейчас действительно нужно! На радостях я купил целых полкило фисташкового десерта и в предвкушении гастрономического наслаждения присел на каменный бордюр у фонтана.
