– Как это ужасно…
– Чудовищно. Вы знали Хевига?
– Морион сказала, он хороший парень, – Ольрика встала и растерянно прошлась по гостиной. – Когда звонила мне… год назад. А так мы с Хевигом не были знакомы.
– Это был последний раз, когда вы разговаривали с дочерью?
– Да. Я и после пыталась дозвониться ей на мобильный, но безрезультатно – она отказывалась взять трубку. Потом тот номер стал и вовсе недоступен.
Возможно, Морион не солгала, когда упомянула, что уронила свой телефон в реку.
– Вы пытались еще каким-то образом с ней связаться?
– Бывший муж повидался с ней в начале осени. Передал, что дела у нее сносно, так что я решила ее не трогать, раз она сама не выходит на контакт.
– А как давно вы встречались с Морион?
– Больше двух лет назад. Когда она вернулась из Роаны.
– В каком она была состоянии?
– Ужасно выглядела. Тощая как спичка. Волосы почти под корень обрезанные, кошмар. Я всегда с ней ругалась из-за волос. И других вещей… многих других.
– Полагаю, вам тяжело с ней пришлось, – Айла сконструировал на лице выражение понимающего сочувствия.
– Да. Всегда она была какая-то… чужая. Едва научилась говорить, как уже ни в чем со мной не была согласна. Я покупала ей кукол – она играла с камнями и ветками. Я надевала на нее платья – она требовала шорты. Я говорила ей: иди играй с детьми – она пряталась под кровать. И чем настойчивее я требовала, тем больше она упорствовала на своем.
«Вот и прекратила бы требовать, – подумал Айла. – Глядишь, вам обеим пошло бы на пользу».
– Взять хотя бы ее волосы. Я отказывалась их укорачивать. Они отросли у нее до талии, красивые были, блестящие, густые. Лет до девяти она терпела. А потом взяла и откромсала их кухонными ножницами. Хорошо, что уши себе заодно не отстригла.
– Как Морион реагировала на ваши попытки контролировать ее? Пыталась ли драться? Бросала ли вещи в приступе ярости?
– Нет, она на меня не набрасывалась. Просто запиралась в собственной голове, да так, что уже не дозовешься.
– Возможно, были какие-то единичные случаи несдержанного поведения?
– Ничего не могу припомнить. Хотя ответить грубо, накричать – это она могла. Но ничего из ряда вон выходящего.
– Ольрика, можно я взгляну на ее комнату?
Ольрика даже не пыталась скрыть удивление.
– Можно.
Как в одном из снов, Айла вышел во все тот же блекло-зеленый коридор. Он миновал белую, множество раз перекрашенную дверь ванной, вспомнив давний страх, что однажды, выйдя после душа в чем мать родила, явит все свое великолепие Ольрике, вернувшейся с работы раньше обычного. На секунду замерев у второй двери налево, он толкнул ее ладонью, ощутив такую знакомую шершавую поверхность.
