— Вообще ты лежишь на куче дерьма.
Я отступила на шаг, не желая еще и в этом испачкаться, Аркудов наклонился, подал Милене руку и рывком поставил ее на ноги. Мимимишик ушел, но ждал нас, мигая фонариком. Вспышка — темнота, вспышка — темнота, умно, чтобы не посадить батарею.
— Пойдем, — деревянными губами проговорила я, — иначе она тут через пять минут от холода околеет.
Добавлять, что меня и саму начинает трясти, я не стала. Аркудов выпрямился, но не двигался. Я обтерла пальцы о штаны, готовая отвесить пощечину сначала ему, а следом — Милене, я предвидела, что у нее начнется истерика, она уже дергалась, смотря в землю, точнее сказать — в никуда, но Аркудов для истерики был слишком. нормальным?
— Куда ты. — начала я и осеклась. То, что я приняла за заросли, за болотные кусты, может, за дерево, кривое и низкорослое, было живым. Оно теперь шевелилось, и это были не ветви — лапы?..
Руки?
Там человек?..
Аркудов разблокировал телефон. Я отступила. Я чувствовала, что пора было бежать, но ноги отказывались повиноваться. Я даже двинуться не могла — там, на островке, было что-то манящее, гипнотизирующее. Такое, чему сложно сопротивляться. На болоте есть разные газы, вспомнила я, они по-разному влияют на человека, что если мы сейчас уже все...
Свет фонарика не доставал до кустов, терялся, таял, рассеивался, плыл по обманутой черной глади, там, где прошел Мимимишик, торчали теперь пучки сгнившей травы, и что -то впереди слабо светилось — нет, не глаза. Две неширокие полосы сантиметрах в тридцати от земли, две полосы выше. полосы зашевелились, сделали шаг, другой, Милену за моей спиной вывернуло, возле кустов плеснуло.
Две полосы резко ушли вниз, их сменили другие — четыре, метнувшиеся вперед, две — разошлись, ударили по болоту, две другие снова пошли вперед, гладь беззвучно раззявила черную пасть и тут же сомкнулась.
Глухо, как сытый вздох, лопнули пузыри.
— Зверь какой-то, — незнакомым эхом отозвался Аркудов. — Или ветка упала. Да?
— Да, — кивнула я, сжимая зубы, чтобы они перестали издавать предательский стук, развернулась и почти бегом направилась к нашему лагерю — на свет фонарика: вспышка
— темнота, вспышка — темнота.
Темнота. Черт. Если я опять сделаю неверный шаг.
Я нагнала Мимимишика, и грудь перестала наконец сдавливать металлическая, с неожиданным привкусом крови на губах решетка, а Мимимишик, казалось, был рад, что хоть кто-то из нас в ладах с головой. В следующий миг нас настигла истерика Милены. Судя по звукам, она пыталась вырваться от Аркудова, тот старался ее увещевать и не выпускал, держал крепко — что и логично, всех достало ее разыскивать и спасать. Я болезненно скривилась — кто победит в этой схватке, физическая сила или полная дурь, тоже силы немалой, но Мимимишик каким-то чутьем понимал, где фигня, где опасность. Так какого же черта, подумала я, ты свалил, козлина, ты что, не увидел, не знал, что эта идиотка опять начнет вытворять, или наоборот — знал, поэтому свалил все на нас?
