— О, нет-нет-нет, — они остановились вблизи портового квартала, и марлорд Вазант открыл ей дверцу. — Я не возьму на себя такое. Это ваш грех, Ваше Диатринство, выходить замуж сразу после того, как вы овдовели, без благословления диатрис. И вы, бедное дитя, сами должны понести за него кару или успеть уйти в монастырь.
— Но на побережье даже монастырей нет, мне нужно уплыть!
— Ничем, совершенно ничем не могу помочь вам, — едва не плача от своего притворного сочувствия, простонал марлорд.
И выпихнул её на мостовую.
— Позёр! — заорала на него взъерошенная Гидра. — Приспособленец! Мой отец хоть и скотина, но сразу занял позицию, а вы как жирный слизень в своей раковине!
Вазант качал головой, вздыхал и ничего более. Он быстро захлопнул дверцу, и экипаж покатил дальше в порт.
Диатрисса осталась, оскорблённая подобным обращением, посреди улицы. Люди не предложили ей помощь, с отвращением и неодобрением шепча имя Рыжей Моргемоны, что предала память Энгеля. А солнце уже клонилось к закату.
«Эта ночь станет для меня последней», — поняла Гидра. — «Убийцы Тавра и Монифы передерутся под моей дверью за право вскрыть мне горло».
Потерянная, она побрела назад к Лорнасу. Брусчатка медленно плыла перед глазами.
«Конечно, я ещё могу убежать хоть в лес», — думала она устало. — «Попросить кошек проводить меня куда-нибудь в заброшенный особняк, если такие ещё остались в глубине марлордства со времён королевы Лорны. И там, если повезёт, и барракиты не доберутся до меня, я буду вести одичавшую жизнь, которая, впрочем, быстро прикончит моё хилое тело. А если я оставлю связь хоть с кем-то — с той же Авророй — убийцы не заставят себя долго ждать. Это глупое, бессмысленное бегство».
Мысль о том, что именно этой ночью оборвётся её жизнь, сдавливала сердце. Как и любой человек, Гидра привыкла тайно верить, что когда-нибудь её жизнь изменится к лучшему. И ей повезёт.
Но этот день подводил итоги всего её земного пути, и было отчётливо видно, что всякая надежда была напрасна.
«Кинуться в постель к Эвану и умолять его защищать меня?» — хмуро думала она. — «Жалкое, отвратительное существование. Я буду ненавидеть каждый день, когда мне придётся изображать любовь к нему. И в конце концов Тавр всё равно найдёт, как от меня избавиться — я знаю это, знаю так же хорошо, как и то, что драконы не выносят вкус страха».
Она издала протяжный, обессиленный вздох и прислонилась к краю каменного дома ремесленников. Изнутри слышались постукивание и гул. Люди ещё остались в Мелиное, но жизнь города плавно угасала в страхе перед захватчиками.
