— Всё нормально, поехали.
Дверца хлопнула, экипаж тронулся и заныл, скрипя, с трудом вывозя грузное тело марлорда прочь из замка.
— Простите, — выдохнула запыхавшаяся Гидра. Внутри было так тесно, что она могла лишь в самом уголке сесть на должном расстоянии от марлорда. — Я увидела, что вы уезжаете. Но мне очень, очень нужно было вас кое о чём спросить.
— О чём, бедное дитя? — вздохнул марлорд Вазант. — Вас вынуждают ко греху, и ничего с этим нельзя сделать.
— Вот с последним я бы поспорила, — сразу перешла к делу Гидра. — Мне и самой понятно, что в браке с Его Диатростью я долго не протяну. А куда деться — не знаю. Я хотела спросить у вас совета, ведь времени у меня мало, как у жертвы перед глазами дракона.
— Не знаю, что сказать вам, милая, — прошептал марлорд и прикрыл глаза. — Вам бы исчезнуть отсюда сегодня же. Эта ночь может стать для вас последней. Боюсь, вы и сами понимаете… боги не простят вам измены павшему диатрину… и диатрис Монифа не простит…
Гидра нахмурилась.
— Диатрис Монифа?
— Разумеется, милое дитя. Диатрис убита горем. В считанные дни она лишилась всей семьи. Она ещё питает надежду вразумить обезумевшего диатра Эвана, но вы, несомненно, ей будто кость в горле. Ведь ваша поддержка его поспешным и возмутительным решениям ведёт к расколу.
— Мне же просто некуда деться!
— Это иллюзия отсутствия выбора, Ваше Диатринство. На самом деле у вас есть выход. Вот взять хотя бы Аврору. Если б вы с самого начала уволили её от себя, вы бы дали диатрис Монифе понять, что вы уважаете её. Не поддерживаете незаконную дочь Мадреяров, что словно саднящая рана для диатрис. Но теперь-то о чём говорить? Бедное дитя, она не позволит вам пережить эту ночь.
«Но Аврора же ваша дочь!» — возмутилась про себя Гидра. — «Если кого и позорить незаконной связью, так это вас!»
Но законы людей были, вестимо, писаны мужчинами.
Она открыла рот, чтобы ответить, и увидела неожиданно чувственный взгляд марлорда. Но он глядел не на неё, а сквозь неё: в прошлое.
— Словно бедная Сагария Райская Птица, — прошептал он. — Погибла в расцвете своей красоты ужасной, ужасной смертью… и всё из-за преступления людских догм, из-за ревности…
«Похоже, старик был одним из тех, кто увлекался певицей наравне с тигром Мелиноем. И моим отцом», — закатила глаза Гидра.
Какое ей было дело до сцен двадцатилетней давности, когда её собственная жизнь висела на тонком кошачьем усике?
— Так увезите меня с собой к диатрис Монифе, — взмолилась она. — Вы же к ней направляетесь? У вас же хватает храбрости идти вразрез с решением и диатра, и Гидриаров?
