Гидра насторожилась. Запахнулась в свою накидку покрепче и крадучись последовала за кошкой. Поднырнула под кроны мандаринов…
И замерла, услышав прорвавшийся сквозь шелест листьев стон. Сквозь ветви густых кустов было видно движение обнажённых тел, а в тишине отчётливо слышалось дыхание двоих.
Лесница тут же ускользнула, распушённая, будто её напугали собаки. А Гидра всмотрелась в тех, кто решил уединиться в глубине замкового сада. По голосам она легко узнала обоих.
— Нет, обещай мне, всё же обещай, что никогда больше не станешь ухаживать за ней на моих глазах! — простонала Лаванда, чьи светлые локоны рассыпались, как золотой песок, в смуглых пальцах капитана иксиотов.
— Да я и так больше не стану. Титулы-то она теперь уже не выдаст, — хрипло отвечал сэр Леммарт. В просвете между листьев Гидра увидела, как он жарко приник губами к плечу Лаванды, затем — к её шее. После чего привычным в Рэйке жестом любви лизнул её в нос.
— Ах, мне так это надоело! Ну хоть с Эваном не ссорься, может он дарует тебе кусок земли…
— Да никто из них не дарует, одни жмоты на троне. Энгель обещал, да теперь, видать, тоже уже не вернётся.
— Ну потому теперь дружись с Эваном и прекращай свои протесты в дозоре!
— Сначала ты сказала мне ухаживать за Моргемоной, а теперь предлагаешь ухаживать за диатром? — расхохотался сэр Леммарт.
И Лаванда рассмеялась вместе с ним.
Пальцы Гидры заледенели. Она сморгнула холодную влагу с глаз и дрожащей ногой нащупала землю позади себя. Перенесла вес назад. И, пятясь, выбралась из садовых зарослей. Кровь шумела в ушах.
Как только она отошла на достаточное состояние, ярость загорелась в её груди, но горло сдавили слёзы. Злость и обида заставляли её плакать.
— Мерзавцы, — шептала она, бесцельно перебирая и пытаясь надорвать края своих рукавов. — Предатели… да это я вас на виселицу… да это вы… — но подступившие рыдания не давали ей рассыпаться в бессмысленных угрозах. Не задерживаясь в саду, она кинулась обратно в свою спальню.
Сколько гадких слов она привыкла слышать в свой адрес! Как безразличны ей были оскорбления! Но этот единственный раз, когда мужчина привлёк её внимание, он оказался движим расчётом, а за пределами своего образа называл её Моргемоной, как и остальные. И от этого почему-то было больно, так больно, что даже некогда отнятый ноготь разболелся вновь.
Она дошла до своего трюмо, села у завешенного зеркала, положила руки на столик и разревелась, уткнувшись в них лицом.
