Для чужих глаз этого было достаточно, но для их примирения не сделало ничего.
— Возвращайтесь, — слёзно выдохнула Аврора им вслед, когда Энгель сел в седло своего синего жеребца.
Диатрин помахал рукой домочадцам Лорнаса и отправился прочь вместе с двумя сотнями иксиотов. Одетый в свою белую боевую броню, он сиял на солнце, будто воинственный ангел Ирпала.
— Жаль, что не я среди них, — пробормотал сэр Леммарт, загорелый и кудрявый, с контрастом каре-золотых глаз на фоне тёмной гривы. Он тоскливо смотрел уходящим солдатам вслед.
Очевидно, его поставили командовать искиотами в городе — для обороны и поддержания порядка.
«Леммарт! Это же тот, что желал Энгелю “удачи” со мной», — лицо Гидры едва заметно скривилось. — «Я это запомню».
Кроме сэра Леммарта и его солдат в замке остался старый камергер Леон Паррасель со своей дочерью Лавандой и многочисленная армия слуг. И, конечно, Аврора.
И всё.
— Неужели, — прошептала Гидра и ринулась к себе. И не позволила никому из фрейлин последовать за собой. Но те, несомненно, слышали её крик из анфилады принца и сочли, что бедняжка впала в отчаянье из-за разлуки с молодым супругом.
Тогда как Гидра взвыла от счастья.
Она ногой распахнула дверь, ведущую в спальню принца. Ту самую западню, которая минувшей ночью чуть не лишила её рассудка. Теперь, при свете дня, здесь нечего было бояться.
Она была здесь королевой!
И она павой прошлась по всем уголкам анфилады. Зашла в Игорный Салон, испробовала бренди из вчерашнего графина, распинала несколько тумбочек и потрясла манекен рыцаря в галерее.
— Какое счастье! Какое счастье! — только и говорила она, сама себя перебивая собственным смехом.
В голове её зрели планы умопомрачительных свершений и самые разные безумства. Но сперва ей просто захотелось побыть в блаженном одиночестве. Она воспользовалась своим правом тосковать и страдать по отбывшему супругу и велела подать ужин к себе спальню. И развалилась в собственной постели, наслаждаясь нарезанным манго, лимонными кексами и алым чаем каркаде. Распахнутые окна давали вечерней прохладе ласкать её щёки.
— Какая же вкуснота, — говорила она вышивке Бархатца и Леснице. Та с любопытством слизывала крошки от кекса с её пальцев. — Сразу бы так, честное слово! Родиться диатриссой без диатрина!
«В городе, который так удачно возвёл моё солнце диатрин подальше от всех. Словно специально для меня!»
Проведя рукой по гладкой спинке Лесницы, она добавила ехидно:
— А если я ему так не нравлюсь, то пускай на войне себе любовницу найдёт и не корчит рожу, что я его оскорбляю и всё такое.
