Взяв бутерброд со сверкающей чистотой тарелочки, не глядя откусил треть и хлебнул кофе из чашки. Намеревался повторить, остановился, внимательно, словно увидел свой кофе впервые в жизни, уставился в чашку. Наконец решительно мотнул короткостриженной головой, вернул недоеденный бутерброд на тарелочку и поднялся.
— Ты такая… — осторожно приобнял он жену сзади, так, чтобы никоим образом не мешать ей завтракать. — Просто обворожительная!
Теперь они вместе смотрели на город-муравейник с высоты восемьдесят восьмого этажа их фешенебельного небоскрёба, крыша которого почти касалась облаков. Эти самые облака, словно испугавшись наступления нового дня, постепенно рассеивались, а где-то там, за высотками окраин, поднималось ласковое, весеннее солнце.
— И? — с насмешкой спросила она.
— Я всё конечно понимаю, работа, мы постоянно заняты любимым и крайне важным делом… — издалека начал Расл. — В общем, не кажется ли тебе, что нам…
— Заинтриговал, — пробубнила она с набитым ртом.
— Ты знаешь, как я люблю тебя, Норма, — никак не мог он произнести задуманное. — И… Ну…
— Что-то случилось? — заволновалась она.
— Нет, нет конечно. Просто… Нам нужен ребёнок! — наконец выпалил Расл.
— Пфф! Всего-то, — расслабилась красавица. — Давай конечно. Подбери что-нибудь у вас на производстве. Или ты уже сам его создал и…
— Да нет же, я о настоящем ребёнке! — как-то излишне грубо и резко перебил он жену. — Я устал ждать подходящего времени, и мы…
И вот как раз в этот миг, бросив непроизвольный взгляд вправо, на поверхность дверцы кухонного шкафчика, он и заметил её реакцию. Выглянувшее из-за кромки далёких высоток солнце озарило прекрасное личико красавицы Нормы и, прежде чем она погасила мимолётную эмоцию, её отразила эта самая дверца. Он не мог ошибиться, ведь долгие годы раскладывал человеческие эмоции на атомы. Он переносил, или пока лишь пытался переносить эти эмоции конструируемым им мезам. И, если бы это была обида за грубость, злость, или что-то подобное, учёный бы принял её спокойно. Однако там, исказив такое прекрасное личико красавицы, проступили презрение и ненависть. Мимолётная эмоция была такой сильной и так ошеломила Расла, что он отстранился. Молча сел за стол и продолжил свой завтрак. Едва приоткрывшаяся дверца кухонного шкафчика, чего никак не заметили ни надувшаяся Норма, ни взволнованный Расл, медленно и бесшумно закрылась.
— Это было грубо, — заговорила она лишь спустя несколько минут, загружая посудомоечную машину, приняв его молчание за обиду. — Я не против завести настоящего ребёнка, но это должно быть взвешенное, обдуманное решение. Вернёмся к этому разговору после моего возвращения.
