— В общем, не могу с тобой не согласиться. Но, если позволишь…
«Друг» как бы миролюбиво задирает руки и дает понять, что дальнейший разговор возможен только если я перестану целиться в него своим кулаком. Мне нужна минута, чтобы успокоиться и напомнить себе, кто передо мной: не враг, а мужик, с которым мы через что только не прошли. До того, как два года назад началась вся эта «история».
Но я все-таки отхожу, и «друг» встает, чтобы взять брошенную на стол бумажку. Разворачивает почти с театральным пафосом - что-что, а позировать на публику он всегда умел блестяще. Бабы на это всегда «цеплялись» как дурные.
— И так, младенец Владимир… - Он откашливается, и добавляет отчество и фамилию. - Родился девятнадцатого апреля две тысячи двадцать первого.
Мое имя и мою фамилию. Я ковыряю в голове дату. Девять месяцев назад.
Блять, нет. Нет, нет, нет…
— Мать - Татьян Викторовна Мельникова.
У меня отличная память - это часть профессиональных навыков. И свою память я оттачиваю так же, как армейский нож. Я бы запомнил любую Татьяну, если бы она была в моей жизни - не только девять месяцев назад, но вообще. Но так уже сложилось, что никаких Татьян у меня с роду не было. Ни одной.
— Это левая телка, - «друг» пожимает плечами. - Мне такие «подарки» судьбы не нужны, так что - возвращаю его тебе.
— Всегда подозревал, что ты псих. - Я с трудом узнаю собственный голос.
А про себя добавляю: «Она бы никогда не позволила никому отнять у нее ребенка - я же ее знаю, она мелкая, но как волчонок - крепко держится зубами в то, что считает своим. И в меня держалась. До последнего держалась».
— Вера умерла три дня назад. Родила - и… сильное кровотечение, отслойка плаценты.
«Сверток» снова пищит, на этот раз громко и пронзительно.
Вера умерла.
Я пробую эти слова на вкус.
Да ну, что за дичь?
— Я знал, что вы трахались, - продолжает «друг» вполне будничным, ничего не выражающим тоном. - Ну и она потом призналась, что залетела от тебя. Я и подумал, что раз у ребенка есть отец - значит, его есть кому воспитывать. Хотя, знаешь, мне по хуй, что ты с ним сделаешь - можешь в интернат сдать, подкинуть куда-нибудь. Теперь он - не моя проблема.
Вера умерла.
Я не в состоянии отлепиться от этих слов. Они курсируют на вершине моего сознания, как подводная мина, и как бы я ни пытался с ними разобраться - они все равно здесь, всегда на поверхности. Это что-то, что я не могу просто переварить. Нелепица. Бессмыслица, как будто белый квадрат Малевича или автопортрет Ван Гога без повязки на отрезанном ухе.
