В итоге я всё же написала заявление на предоставление академического отпуска. Решиться было трудно, от обиды я даже пустила слезу. Ещё эта феминистического склада преподавательница снова публично унизила меня… Даже декан нашего факультета никак не смог повлиять на неё. Я дала себе слово, что в следующем учебном году вернусь в университет.
Домой я почти бежала, однако и там мне пришлось призвать на помощь все остатки самообладания: свекровь, Лидия Николаевна, пока Максим спал, начала полоскать мне мозги по поводу того, что я, якобы, издеваюсь над ребёнком. Дело оказалось в том, что у меня стало не хватать грудного молока, и я начала давать Максиму смесь. Это и не понравилось матери Дилана, она сочла, что я нарочно отказываюсь от грудного вскармливания. Мне было предъявлено ещё много разных мелочей: придирки к бутылочкам, подгузникам и детской одежде. Грубить и показывать свой характер я не могла: во что бы то ни стало, надо терпеть и забыть, что такое гордость.
Месяц пролетел, как марафон: я перестала осознавать, какой сейчас день недели и месяца, подавила собственное эго. Даже приезд Дилана в десятых числах февраля лишь на день оживил меня, но не сумел вытянуть из этого потока суеты. Ни желаний, ни личного времени у меня уже не существовало, всё моё внимание было направлено на сына. Временами, правда, случались порывы собраться и увезти Максима в Нижний Волчок, к маме и сестре. Но прежде чем уехать, нужно было спросить разрешения у тех ненавистных мне людей, от которых я зависела.
Как бы я ни старалась, не смогла завоевать даже капли их уважения. Такие вольности, как приглашение к себе домой подруг, тоже дорого обходились мне: однажды Аню и Люду просто попросили немедленно уйти, так как в доме маленький ребенок, и они мешают. Нечастые встречи и прогулки с подругами и их моральная поддержка были, как глоток свежего воздуха для меня, это единственное, что я позволяла себе.
Время от времени я получала новости из Нижнего Волчка, хотя мама со Светой старались не нагружать меня лишней информацией. В феврале 2011 года Захар переехал в Сочи, один, без Светы. Мама сказала, что его по знакомству позвали на строительство олимпийского городка, и он без раздумий согласился. Да, последнее время Захар начал гонку за материальным богатством, это стало его навязчивой идеей, он очень изменился. Частично в этом была виновата я, но глупо было бы винить меня во всём остальном.
Следовало ожидать, что Света после такого снова надолго закроется в себе. Никому было невдомёк, что она чувствовала сейчас. Любила ли она Захара или просто цеплялась за него? А может, она надеялась, что Захар уехал временно и ещё вернётся? Лучше бы не возвращался. Он крайне некрасиво поступил с моей сестрой, причём знал это, так что ждать его больше не приходилось, да и соваться ко мне ему тоже не стоило бы. Моё дружеское отношение к нему кончилось и на смену ему пришло разочарование.
