Но я устроилась работать в ночной клуб как раз в том районе, где находилось наше общежитие. Я без труда прошла отбор и понравилась заведующей танцевальной группой. График мне установили простой: в ночь на субботу и воскресенье, по 4 тысячи за смену плюс чаевые, первые 2 ночи — бесплатно, в качестве стажировки. Однако я понимала, что и этого заработка будет недостаточно, чтобы прожить в Москве.
Помню, когда впервые приехала в этот город (с Диланом, за свадебным платьем), я пожалела о своих юношеских мечтах жить и учиться здесь. Теперь я с содроганием понимала, что попала в мир бесконечной суеты. Здесь было слишком много людей, машин, шума, но слишком мало природы, ты будто бы находишься в тюрьме, где не хватает места для всех, поэтому люди борются за своё место под солнцем и давят друг друга.
Мне следовало снова засунуть своё эго куда подальше, чтобы хотя бы просто выжить.
Максима стали обижать в садике, волей-неволей пришлось перевести его в другой, дешевле, но дальше от дома, куда ходили дети наименее состоятельных людей и эмигрантов.
Новый университет встретил меня гораздо более дружелюбно, чем я ожидала: одногруппники с радостью согласились мне помочь освоиться, а я со своей стороны получала удовольствие от свежего общения и искренне сожалела о том, что у меня недостаточно времени, чтобы подружиться с ребятами ближе, а так хотелось ходить на вечерние встречи в кафе и прогулки после пар.
В вузе никто, кроме преподавателей, не знал о том, что у меня есть муж и что он болен, что, помимо учёбы, я работаю в двух местах. Каждая минута моего существования была занята каким-то делом, и о том, что перенапряжение повлечёт за собой последствия, я старалась не думать. Всё, что ребята из группы знали о моей жизни, — это сын Максимка; кое-кто даже успел с ним познакомиться, так как по субботам он ходил на лекции вместе со мной.
Пришлось свести часы сна и отдыха к минимуму: я вставала в 6:30 утра, собирала себя и Максима, отводила его в садик, затем бежала на пары, после учёбы — в больницу — работать и навещать Дилана, дальше забирала сына, по пути мы заходили в магазин, дома ужинали, занимались своими делами, а поздно вечером, в дни смен, я уходила танцевать.
Я научилась засыпать сразу, как только голова касалась подушки. Если выдавалась свободная минута, которую я могла потратить как угодно, моё тело автоматически погружалось в дремоту.
От усталости хотелось плакать, иногда я уходила в ванную, якобы чтобы освежиться, а сама падала на пол, сворачивалась в позу эмбриона и сотрясалась в беззвучных рыданиях. Тайные истерики, как ни странно, помогали: после них чудесным образом появлялись силы жить и бороться дальше.
