Я поцеловала его и вышла, такси уже стояло возле дома.
В больнице меня тоже ждали новости. Как и вчера, врач разговаривал со мной лично, но на сей раз уже не в коридоре, а в своём кабинете.
— Кома третьей степени. Это…
— Я знаю, что это такое. Лечебное дело, пятый курс. — прокомментировала я, доктор понимающе кивнул.
— Увы, мы сделали всё, что могли. У нас в районной больнице нет возможности долгое время поддерживать его на искусственном жизнеобеспечении, нет требующихся в данной ситуации препаратов. Его надо везти в областную больницу.
— Ясно. Могу я попасть к нему?
— Нет. Завтра в 11 часов будет машина, можете ехать рядом, а сегодня — нет. Само то, что он до сих пор жив, — чудо. Видимо, очень крепкий организм. Сейчас вы ничем не сможете ему помочь. А теперь, извините, у меня через пять минут операция.
Я вернулась домой, как мне показалось, быстро. Максим не спал, встречал меня у дверей с заплаканными глазами.
— Ты почему не спишь? — удивилась я.
— Я без тебя не хочу. — был ответ.
— Может, сначала поедим? Ты ещё не доел кашу. — он решительно замотал головой.
Мы вместе легли и проспали дотемна, пока с работы не пришла мама и не разбудила нас. Сонный Максим застонал и пожаловался, что ему больно, температура снова поднялась. Я положила ему на лоб компресс, заставила поесть пюре с мясом и снова дала лекарств. Честно говоря, я и сама чувствовала себя разбитой.
О том, что я была в больнице, маме говорить не стала, просто известила, что завтра мы возвращаемся в город. Максиму тоже не помешал бы доктор, даже если им окажется мать Дилана, — так мне будет спокойней за сына.
Максим не мог успокоиться до глубокой ночи, ему стало настолько тяжело, что он долго плакал и просил меня помочь. Я гладила его по голове и читала сказки, пока он не отвлёкся и не уснул. Утром он выглядел гораздо более бодрым и весёлым, однако это улучшение ещё не значило, что болезнь отступила совсем.
Умом я понимала, что тащить ребёнка сначала в больницу, потом три с лишним часа трястись в транспорте, чтобы попасть в другую больницу — явно противоречит здравому смыслу, однако оставить Максима в Верхнем Волчке я не могла.
Перед отправкой врач, оперировавший Дилана, ещё раз подошёл ко мне:
— Его состояние близко к терминальному, у него было сильнейшее нервное истощение, уж не буду интересоваться о причинах… Будьте готовы к худшему.
— Я вас поняла, доктор, спасибо за всё.
Я изо всех сил старалась сохранять спокойствие, хотя при одном лишь взгляде на Дилана у меня начинало болеть в груди. Мне казалось, что там, в этом едва живом теле, его больше нет.
