У встревожившегося маленького анжорца словно встал ком в горле.
— Что он хочет сделать? — потребовал он. — Сжечь их?
— Не думаю, — отвечал Шари. — Сенешаль Гаркот отказался передавать муффию их криокоды, а пока их не оживят, церковь Крейца не может затеять над ними суд.
— Почему? Легче же приговаривать людей, когда они не могут защищаться. Крейциане не стеснялись, когда затопили газом Террариум с карантинцами.
— Церковь любит устраивать показательные представления и театральные мучения, а из смерти замороженного еретика не вышло бы ни того, ни другого.
— Почему бы нам не пойти и не вызволить их? — спросил Жек после паузы.
— По трем причинам, — отвечал махди Шари. — Во-первых потому, что у нас будет очень мало времени и потребуется немалое умение для координации наших действий. Но тебе все еще нужно тренироваться, чтобы владеть как психокинетическими путешествиями, так и своими эмоциями. Во-вторых, нам следует избежать мышеловки, специально устроенной для нас сенешалем Гаркотом. В-третьих, местоположение четырех криокодов, хранящихся раздельно, меняется ежедневно. Мы отправимся, когда я буду уверен в своей информации… и в тебе!
Жеку показалось, будто позади что-то зашумело. Он не любил оставаться на этой обезлюдевшей планете один-одинешенек. Ему все чудилось, что вот-вот сразу отовсюду появятся типы в белых масках и схватят его, как схватили Йелль, Найю Фикит, князя Сан-Франциско и Феникс. Он обернулся, но не увидел ничего, кроме ближайших предгорий Гимлаев. Мягкий ветерок шевелил шелестящую листву, а подремывающие птицы ленились даже щебетать. Вдали надменно высились неусыпные вершины, покрытые вечным снегом.
Махди Шари еще на рассвете отправился проведать Оники и Тау Фраима на далекую планету Эфрен. Он признался Жеку, что не показывается перед изгнанницей-тутталкой и ее сыном, живущими на острове Пзалион под постоянным наблюдением скаитов-чтецов и наемников из Притива; он оставался неосязаемым, скрываясь в тонких слоях эфира, запретив себе выходить на контакт, который выдал бы его присутствие и навлек опасность на всех троих. Возвращаясь из своих отлучек, он приходил в себя по нескольку дней.
Жек никогда бы не поверил, что махди Шари, полубог в лохмотьях, спустившийся с небес по лучу света, может поддаться печали, страдать. Точно так же маленький анжорец изумился три года назад, когда Найя Фикит заплакала при упоминании Шри Лумпы. Он-то считал, что подобные чувства приходят исключительно к простым смертным вроде него, и понял, что легендарным существам, последней надежде человечества, тоже не чужды страдания души и тела. Это открытие одновременно и встревожило его, и успокоило. Встревожило потому, что их чувствительность, их уязвимость казались несовместимыми с силой духа, которой требовала их миссия; успокоило потому, что они притом оставались людьми и, значит, лучше могли понять человечество и выступить от его имени.
