– Скоро.
Едва за сотником дверь закрылась, Ребекка вскрыла конверт и прочла письмо. В нём было написано: «Слышал я, что Ясина драла за волосы попадью. За это Ясину в субботу выпороть на конюшне, чтобы не забывала место своё! Пускай попадья на это глядит и пускай решает, сколько Ясине всыпать.»
Ещё через две недели за Ребеккой приехал крытый возок с большими колёсами, запряжённый тремя приземистыми конями. Из него вышли три казака – пожилых, но крепких. На облучке сидел белобрысый хлопец, лицом похожий на девушку. Звали его Грицко. Хотела Ребекка ехать с ним рядом, но казаки впихнули её в возок и предупредили, что если она попробует убежать, то худо ей будет. Ехали долго. На все вопросы Ребекки три казака либо не давали ответов, важно куря огромные свои трубки, либо так отвечали, что ничего невозможно было понять.
Под вечер остановились в придорожном шинке. Вот уж тут Ребекка вдоволь наслушалась запорожцев, да и сама им кое-что рассказала. Выяснилось, что сотник уехал воевать с турками, а двух дочек оставил на попечение молодой, красивой вдовы Ясины, из-за которой ропщут прочие бабы и девки в хуторе, потому что она ведёт себя с ними, как госпожа. В тот день, когда пан уехал, жена попа – также молодая и недурная собою баба, сцепилась с нею из-за пустяшного дела. Сперва они обругали матом одна другую, потом пошла у них драка. Их разнимали четверо казаков и шестеро хлопцев.
– Ох, не научит она их доброму, панских дочек-то, – говорил, стуча по столу ковшом, самый молодой из трёх казаков, с таким длинным чубом, что его можно было бы обернуть вокруг головы, как женскую косу, – я ведь отлично знаю эту Ясину! Я и отца её знал, и мать, и деда, и братьев. Напрасно пан не велит её драть вожжами или лозой! А всё отчего? А всё оттого, что пан с ней свалялся!
– Полно, полно, Дорош, – возражал другой, пониже и побрюхатей, – это уж вовсе не наше дело, а панское! Видно, Господу так угодно.
И осенил себя крестным знамением. Дорош громко ударил по столу кулаком.
– Ты что говоришь-то? Богу угодно, чтоб пан жил с бабою без венчания? Это, может, в жидовской вере так принято! А у нас, у крещёных…
– Ты, дядька, просто дурак, – вскипела Ребекка, хлебнув горилки, – просто дурак, и всё тут!
– Я – не дурак, у меня есть крест! – прогудел Дорош, доставая крест из-за ворота, – вот он, крест! Меня поп крестил в христианской церкви! А твой где крест? Нету? Стало быть, дура – ты, а я – не дурак! Жидовка ты некрещёная, и жидовский бог у тебя! Жидовский! Не христианский!
