– Вы что, охамели?
– Нет, мы всегда были хамами, —возразил лейтенант и скинул картонку, которая прикрывала ящик Матвея. Матвей зажмурился. Он услышал звон банок и смех сержантов.
– Так! Это чьё? – спросил лейтенант, пихнув ногой ящик в сторону торгашей.
– Моё, – признался Матвей и призвал на помощь всю свою смелость, чтоб встретить смерть если не геройски, то философски. Лейтенант двинулся на него, но всё тот же прапорщик, находившийся к нему ближе, опередил сослуживца. Схватив Матвея за воротник, он начал трясти его, будто яблоню, и дышать ему прямо в нос какой-то огнеопасной смесью химических элементов.
– Ты самый умный? … твою мать! Скажи мне, ты самый умный?
– Я не тот ящик взял! Перепутал! – кубарем покатился Матвей с вершин философии. Это не помогло ему.
– Хочешь сесть, сучок? – орал прапорщик, скаля зубы, – хочешь, чтоб у тебя героин нашли? Или пистолет, палёный на ограблении с тремя трупами?
– Это что здесь за шум? – спросили вдруг с лестницы. Все стремительно повернулись к ней. На первый этаж спускались: серьёзный Женя, невозмутимый старлей и толстый майор – первый заместитель начальника отделения. Матвей сразу же был отпущен, и смесь химических элементов вместе с её источником отодвинулась от него метра на четыре. Не дожидаясь ответа на свой вопрос, дородный майор весело продолжил:
– Ну что, барыги, попались? А сколько раз вас просили не выставляться без разрешений! У нас из-за вас проблемы!
И, посмеявшись, свернул в коридор направо. Старлей прошёл в дежурную часть, а Женя, вздохнув, сказал торгашам:
– Через полчаса вас отпустят. А мне пора.
С этими словами он поплотнее надел картуз и вышел на улицу. Как всегда, никто не поверил ему. И точно – после того, как вялый сержантик переписал торгашей, их препроводили по полутёмному, длинному коридору в камеру для административно задержанных. Её дверь представляла собой решётку с двумя замками. Глядя, как лейтенант сдвигает засовы, Матвей подумал, что их не выломать. Усмехнулся. Как будто если можно было бы выломать, он бы выломал! Где ему! От страха перед какой-то пьяной скотиной руки ещё до сих пор тряслись.
С потолка сквозь прямоугольный плафон просачивался неяркий, но едкий свет. Лампа почему-то гудела. До водворения торгашей в тесном обезьяннике находились восемь мужчин, трое из которых были бомжами, и две молодые девушки. Все стояли или прохаживались, насколько позволяло пространство. Сесть было некуда, кроме как на каменный пол, холод от которого ощущался сквозь подошвы ботинок.
