Аудитор опустился на табурет. Ну что сам он всегда после «сеанса» разный- это ещё ничего, что дед мальца каждый раз другой- тоже нормально, но сам Егорка мало того, не меняется, так ещё всякий следующий приход ведёт себя так, будто помнит, что в прошлый раз было… -Хрень какая-то, – Калашников потряс головой. Но мысли не отпускали. Он понял, что устал и нуждается в неспешной прогулке по морозцу.
Утро зрело, наливалось светом. Навстречу начали попадаться прохожие, сначала редкие, дальше чаще. Из глоток метро выходили одиночки и компании, снимали маски и спустя секунды ничем уже не выдавая в себе страх перед «пандемией», кричали и веселились. Благодаря тому, что в людные места попадать хотелось не всем, народу было немного, только дети, казалось, были чужды опасению…
Аудитор шагал и шагал, не замечая празднующих, не считая ни времени, ни расстояния и думал про мальчика с умными тёмными глазами, которому ведомо, быть может, то, понимать которое сам Степан начал, да и то с долей сомнения, лет пятьсот спустя после первой своей попытки изменить некий установленный в обществе порядок. Так, если мир своим ходом жил и развивался ещё до Калашникова, возможно Аудитором был тогда другой, неведомый ему человек? И отчего он, Степан, должен вечно брать на себя заботу о преобразовании жизни и предаваться тягостным размышлениям о том, какая доля и какой путь для человечества предпочтительней?
Несколько раз весёлые компании поздравили высокого мощного мужчину с наступившим, пожелали здоровья и перемен. Пару раз сам Калашников, улыбнувшись, ответил на поздравления. Но мысли его находились не здесь и не сейчас. Привыкнув мыслить эпохами, Аудитор близок был к главному, пожалуй, решению своей жизни. Чтобы не сбиться, не утратить решимости и совершить задуманное, он развернулся и быстро зашагал в сторону дома.
Не раздеваясь Степан достал «машинку», отметил довольно, что шлем с утра оставался на столе и, погладив нежно подлокотники кресла, опустился в него, в который уже в жизни раз скрипнув старой кожей. Развернул «лицом» к себе шлем, провёл рукой по его гладкой округлости и что-то громко перещёлкнул на «машинке». И снова загудело, и засверкало, зазмеились проводки, но… Продолжал метаться вправо-влево маятник старых часов, воздух оставался вполне себе обычной плотности, да и за окном по-прежнему заканчивалось утро первого января.
Через несколько минут Степан отключил оборудование и решительно встал. Почти тут же в дверь постучали. –Заходи, Егор, открыто! – быстро произнёс Калашников. Мальчик молча шагнул внутрь, затворил за собой дверь, и пожал протянутую навстречу руку. Степан еще раз оглядел его, очевидно надеясь и одновременно боясь передумать, после чего взял в руки шлем и протянул мальчику. Тот принял, но, беспомощно посмотрев на занятые руки. Вновь поставил на стол. – Дядь Стёп, – вынул из-за пазухи сложенный лист: – Тебе …
