Губы могучего шевелились, произнося неведомые и непонятные слова. Дым плавал в кибитке, скрадывая очертания предметов.
В верхнем углу затрепетал узорчатый ковер; от него вдруг отделилась маленькая, с голубя, крылатая тень. Но это была не птица.
Алликас стиснул зубы и кулаки.
Существо внушало смутную тревогу. Может быть, из-за того, что слегка походило на крошечного человечка? Кожистые, как у летучей мыши, крылья сложились и повисли, словно плащ. Существо было черным, как уголь, лишь выпуклые полушария глаз слабо светились красным.
– Меч! – прошептал Саят и протянул руку.
Уродец-малютка упал на колени и странно, с хрипотцой, запищал. Шаман осторожно опрокинул его на спину, расправил крылья во весь размах. Гневный крик вырвался у него.
Алликас присмотрелся и невольно вздрогнул. Все тело крылатого создания покрывали раны и рубцы; из них сочилась густая темная жидкость. В руке оно сжимало крошечный топорик, сверкающий и острый.
– Меч! – повторил требовательно Саят.
Существо покачало головой.
– Проклятье! Ты же держал его в руках! Шаман вскочил, переполненный яростью. Алликас с некоторым испугом глядел на него. Недолго простоял Саят, сел, взял трубку, медленно затянулся и выпустил плотный клуб дыма.
Хан прищурился. Дым все отчетливее принимал очертания лежащего на спине создания и плавно опускался на него. Саят что-то неразборчиво пробормотал; дым тут же окутал крылатое существо. Маленькая фигурка теперь казалась нереальной, подернутая зыбкой зеленоватой пеленой. Расшитая блестками и бисером шапка шамана прикрыла его; Могучий повернулся к Алликас-хану.
– Урусы всерьез разозлили меня, Великий и Светлый. Клянусь, я натравлю на них демонов, обрушу такие силы, что содрогнется мир, не будь я Саят Могучий!
Глаза его горели бешенством. Кривым булатным кинжалом шаман полоснул себя по пальцу; темная капля крови, не долетев до пола, вспыхнула, превращаясь в НЕЧТО.
Заколебалось неясное марево и Алликас увидел лес – густой, дикий, непролазный. Могучие деревья-великаны угрюмо шевелили узловатыми сучьями, скрипя и раскачиваясь. Серая птица с большим уродливым клювом сидела не поперек ветки, как все птицы, а вдоль, и пристально глядела на Саята. Было в птице что-то жабье.
Хан оцепенел от всего этого. Захотелось стать маленьким и незаметным.
А буря крепчала.
Как долго Вишена валялся в беспамятстве – трудно сказать. Когда он очнулся, голова гудела, ровно колокол. Руки-ноги ломило, саднили царапины, тупо болели синяки и ушибы. За последние два дня ему здорово досталось; хотелось упасть на что-нибудь мягкое и долго не вставать. Но прежде – напиться воды из ключа, студеной, хрустально-чистой, вдоволь, досхочу.
