Смена, проигрышной на вид тактики, произошла лишь когда в запасе осталось всего два шара — обычный боковой и самый крупный центральный. Первый шар Ригби метнул прямиком в изображенную на картине прядильщицу, чем моментально привел зверя в такую ярость, какой многострадальное хранилище еще не видело. Взбешенный столь кощунственным выпадом врага, зверь позабыл обо всем. Он метнулся к лестнице, загородил собой картину и выпустил в сторону обидчика все свои смертоносные стебли и корни разом, сопровождая атаку неистовым ревом, на что Ригби лишь презрительно рассмеялся, нарочно распаляя ненависть осторожного хищника.
Последовала короткая пауза, в продолжение которой шуттанец успел зацепиться ногами за конец цепи, повиснуть головой вниз и начать раскачиваться, держась за последний, перекатывающийся масляными волнами стеклянный шар. Зверь следил за ним, как завороженный, не смея двинуться с места, а Ригби все продолжал раскачиваться, то подаваясь в сторону зверя, то вновь отдаляясь.
Сколько так продолжалось? Час, день, а может лишь пару минут? Казалось, будто само время обратилось в тягучую сахарную струну, соединив, застывшего внизу зверя, озадаченного двуногим безумцем, и человека, прекрасно знавшего, что произойдет в нужную секунду.
Вверх, вниз, вверх, вниз, вверх и бросок… Последняя стеклянная лампа отличалась толщиной стенок и размерами, именно для нее Ригби приберегал единственную, завалявшуюся в кармане спичку. В последний момент он чиркнул ею об опустевший коробок, пропустил удар сердца в момент ленивого возгорания и уже на лету бросил спичку в отверстие, выпущенной из рук стеклянной посланницы, призванной передать его пламенный привет.
Инстинкты зверя не позволили тому задержаться на пути несущегося навстречу огненного шара. Он ловко вильнул, пропуская снаряд, крутнулся на месте и запоздало понял — нет, не замысел хитрого двуного, а нечто большее. Зверь словно увидел себя со стороны и попытался избежать, уготованной ему незавидной участи, однако не успел. Огненный шар с размаху врезался во вторую ступень, разлетевшись огненными брызгами и сотнями острых, безжалостных осколков.
Замысел Ригби воплотился в жизнь. Обрызганное маслом чудовище вспыхнуло, как факел, послышался новый, еще более мучительный, исполненный боли и ярости вой. Шуттанец не отвернулся и не испытал угрызений совести. Не ощутил он и радостного ликования при виде извивающегося на полу врага, тщетно силящегося сбить, пожиравший могучее тело огонь. Для господина посла любая жестокая расправа была лишь вынужденной необходимостью. Он не был безумцем и никогда не отбирал чужие жизни ради забавы. Производимое насилие не находило отклика в его сердце, от того-то, быть может, его и прозвали Бессердечным, кто знает.
