Должен признать, что осознание угрозы собственной жизни хоть и нервирует, но изрядно дисциплинирует.
— Молодежь нынче совсем бессовестная, — прозвучал в темном зале хрипловатый голос. — Позволять себе опаздывать мне в пору, но я прибыл первым.
Я обернулся на звук в сторону давно примеченного мною человека, сидящего за широким столом в форме подковы. Старик явно постарше моего провожатого Шингена. Да и статью совсем в сравнение не идет с самураем.
Оноки, Третий Цучикаге, никогда не отличался высоким ростом, но в молодости имел хотя бы побольше мышц. С возрастом же он слегка похудел и усох. На фоне своего зятя он и вовсе выглядел карликом — сто тридцать пять сантиметров роста против двухсот пятнадцати.
— Хо-хо, Цучикаге-доно, неужели вы спешите причислять себя к пожилым людям? — не обидевшись на ворчание Оноки, спросил я, шагая столу. — Чуть более полвека — это же возраст самого расцвета сил.
У стола стояло три кресла. И это, по центру подковы, похоже, предназначено мне. Именно на нем изображен иероглиф, обозначающий звук. Усевшись в него, я обвел еще раз рассеянным взглядом помещение и удовлетворенно кивнул самому себе.
Техника Муджин Мейсай Второго Цучикаге используется во всех видимых мне диапазонах, даже исходящего тепла не чувствуется. Так же скрываются запахи, звуки и чакра, но я прекрасно ощущаю идущие по полу вибрации от движений невидимого мне человека. Значит, все четыре шиноби Ивагакуре — в этом помещении: Оноки слева от меня за столом, тип с торчащими в стороны волосами — Гари, капитан отряда подрывников, у стены позади Цучикаге, и там же Кицучи. И этот невидимка ходит справа от меня, всего в нескольких метрах.
— К тому же я прибыл вовремя, — продолжил говорить я, уже глядя на Цучикаге. — И даже раньше назначенного времени на десять минут.
Сощурившись, Оноки недовольно покачал головой.
— Никакого уважения, — покровительственным тоном пожурил он меня. — С приходом Эпохи Деревень молодежь совсем перестала чтить старших.
В ответ я восхищенно посмотрел на старичка.
— Цучикаге-доно, с годами ваша мудрость растет, — уважительно произнес я. — Чуть больше сорока лет назад возле памятника ваш дед был для вас беспомощным стариком и скрягой, а сейчас вы говорите о почтительности к старшим. С возрастом пришло покаяние.
Несколько секунд мы с Цучикаге безмолвно переглядывались.
— Паршивец… — негромко проскрипел Оноки, нарушив молчание. — Как ты это делаешь?
— Я просто знаю, — безразлично ответил я. — Знаю, потому что я — это я.
