- Колхозов тоже нет, – огрызнулся старик и отвернулся к Логину.
В круг впорхнула Катя. Она давно не плясала и, сторонясь людей, молча носила в себе свою беду.
Милый мой, к чему, к чему
Лишние, страдания?
Разлюбил – скажи, пойму.
И навек расстанемся, –
пропела она с адресом.
Прокопий с шумом сдавил мехи, застегнул гармонь.
- Ещё поиграй! – попросил Ефим, положив руку на ремень гармошки. Оттолкнув его, Прокопий молчком прошёл к скамейкам, на которых кучно сидели парни. Катя, обидчиво закусив слинявшие, изогнутые сердечком губы и едва удерживая слёзы, спряталась в угол.
- Заходить велено! – крикнула курившим на улице Афанасея.
- Второй месяц живём в тридцать четвёртом году, – переждав, когда смолкнет гул, начал Науменко. – Весна в гости метит, а мы и не думаем о том.
- Думайте, – скрежетнул Ворон. – Помене пейте, поболе думайте!
- А ты разве не обязан думать?
- Моё дело тельячье: поел – и в угол.
- Ну да, ты, конечно, ни при чём, – спокойно кивнул Науменко. – Вот если бы начали колхоз делить...
У стены под сбруей неприметно устроились Сазонов и Ямин. Они тихонько переговаривались о своём, будто собрание их не касалось. У противоположной стены сидели учитель и Пермин. Пермин что-то говорил, Иван Евграфович согласно кивал головой, отчего длинные жирные волосы его метались по лбу пучками.
- Здесь базар или собрание? – прикрикнул Науменко. – Эй, там, галёрка, потише! Кто говорить будет?
- Из пустого в порожнее переливать...
- Тоже занятие, – густым, рокочущим басом сказал цыганистый, стриженный под горшок Панкратов. – Больше говорим – меньше о брюхе думаем.
- Ну вам-то, Мартын, о брюхе не следует волноваться, – заходя сзади, негромко сказал Сазонов. – Осенью разжились на току...
- Ты видал?
- Он не видал, дак я примечал, – поднялся Коркин.
- Постыдился бы! Сам-то давно ли из-за колхозных овец с соседом дрался?
- Может, указать, где закопано?
- Не конфузьте его, Евтропий Маркович! – остановил Сазонов. – Он и сам понимает, что лишнего наговорил. Завелось два-три жулика и кладут пятно на всё Заярье. – Он явно приуменьшил, чтобы колхозники перестали нервничать. – Один отсиживает, другой, по старости лет, на свободе, а третьего не сразу распознали... Вы не убегайте, Панфило Осипович! Дело прошлое. Люди вам простили, а бог, поскольку его нет, не заметит.
- Я до ветру, – буркнул Ворон и под смех колхозников скрылся за дверью.
- У тебя всё, Варлам? – недовольный тем, что собрание отклонись от повестки, спросил Науменко. И, когда тот кивнул, продолжал:
