- Тютелька в тютельку, ровно в воду глядел, – пропуская его в ограду, кивнул Дугин. – Подмога твоя нужна.
Он держался с тем внушительным спокойствием, которое вызывало невольное уважение, как бы подчёркивая, что у этого человека ясная, ничем не запятнанная душа. Но и в душе Дугина клокотало беспокойство. Оно заставляло щупать каждого: с чем пришёл? – и искать защиту от тех, кто мог потревожить прошлое. Приветливо встречая Сазонова, он и не думал просить ни о какой подмоге и, уж произнеся это слово, ещё не знал, что скажет дальше.
- Тут у нас разгром, – указал на корчаги, стоящие на лавке, из которых поточилось сусло. Никакого разгрома не было. Наоборот, всё было вычищено и выскоблено до блеска. Самовар под трубой сиял – хоть глядись. Подполье было открыто. Там кто-то возился.
- Ты присядь, Алёха! Я на минутку отлучусь, горенку приберу. Уйдя в горенку, где раньше лежала Клавдия, плотно прикрыл дверь, почесал переносицу. Лежанка пустовала. На ней громоздились теперь кожаные фолианты с медными застёжками. Перед иконами на тонкой серебряной цепке повисла лампадка.
Присев на одну из книг, Дугин на мгновение задумался.
Встал. В движеньях появилась упругая мягкость кота, крадущегося к голубятне.
- Один как перст остался! – посетовал он, появляясь в избе. Сидидомица-то моя взбрындила.
Из подполья с ведром картошки вылезла разрумянившаяся Шура.
- Кабы вот не племянница, дак хоть караул кричи!
Сазонов невольно залюбовался ладной фигурой девушки.
В её волосах завязла паутинка. На полной шее пристало пятнышко пыли. Из расстёгнутого ворота кофтёнки выглядела глубокая белая ложбинка.
- Съехала, сколь ни упрашивал, – сгорбился Дугин, сквозь неплотно сжатые пальцы приглядывая за Сазоновым.
- Как это – съехала?
- Совсем, – смахнул невидимую слезу Дугин. – Симко подбил. Не по нраву ему, вишь, что я в бога верую. Я-де комсомол, мне с твоим богом под одной крышей – не житьё...
Сазонов разглядывал стены, вдоль них – полки за занавесами, полати и верхний голбец – тоже скрыты занавесками, как и тёмная душа хозяина; разглядывая, он не спешил высказывать своё отношение к беде Дугина.
Он знал, что Ефим с матерью ушли из дома.
- Ну и времена настали! – гудел Дугин. – Сын супротив отца восстал, за веру осудил...
Шура вывалила картошку в ушат с водой и стала перемешивать мутовкой. По деревянному жёлобу тонко щурилось сусло.
- Старший тоже волю взял! Набедокурил и дал стрекача! Вот они какие нонешние-то! В наши времена родителей почитали. – Дугин всё пробовал определить, какое это производит впечатление.
