Он не считал воровство пороком и ни от кого не скрывал, что ворует. Для него это было не средством к существованию, а скорее – искусством. Правда, художником он был посредственным, зато не знающим устали. Случалось, встретив на улице жертву своего набега, Митя предупреждал:
- Я, понимаешь, дюжину гнёзд у тебя подкопал... Добра картошечка! Необходимо ишо разок наведаюсь! – и наведывался.
Его не раз бивали за это.
Если у кого-то что-то терялось – шли к Мите. И находили у него. Он без смущения возвращал и похваливал взятое, воровал, точно напрокат брал.
Фёкла, живя с ним, пыталась держать его в узде. Но отчаялась и ушла, так и не поняв: глупость это или хитрость.
- Вот и обновили! – расстроился Митя, собирая карты.
Он-то воображал, что всё будет обставлено торжественно: придёт в конюховку, важно достанет колоду и небрежно предложит сыграть в очко. В такие карты хоть кто не откажется. Самоделки, а рисовал сам Логин.
Было у них и ещё одно, но скрытое достоинство: все мечены.
- Корм у тебя две копёшки... Кормить нечем, стало быть, и гнал зря, – говорил Пермин.
- Люди овец держат, и мне охота.
- А кто остальных угнал?
- Не ведаю. Я две ночи хворал, на дежурство не выходил... Не сплошал кто-то...
- Найдём. А ты немедля гони обратно!
- А я их продал...
- Кому? За сколько?
- Двух Афанасее за козлуху, трёх Ворону за кросна...
Пермин совсем отошёл и негромко смеялся над простодушием Прошихина.
- Ну, козу, ту доить можно... А кросна – зачем?
- Женюсь – баба половики ткать будет. Как же без кросен?
- Да кто за тебя пойдёт? Сам подумай: ляжет с тобой жена одетая, а проснётся голяком...
- У жены воровать не стану.
- Не зарекайся! Душа не вытерпит.
- Да я знаешь какой карахтерный? У невесты и дом растворён, и погреб без замка. А я что есть соринки не взял...
- У кого это?
- У Екатерины Сундарёвой.
- А ты это... в себе?
- Не пара, что ли?
- Пара хоть куда! Она согласна?
- Ишо не сватал...
- Ну, сватай, не откладывай. А пока иди за овцами и чтоб через час были на ферме.
Вечером Пермин опять заглянул к Бурдакову.
- Тише! – просипел Илья. – Ребёнок кончается.
Пермина словно ледяной водой окатили. Этот негромкий, со всем примирившийся голос кидал в дрожь.
Девятилетний сынишка Бурдакова давно и незаметно угасал. Все свыклись с мыслью, что Пашка не жилец. И сам мальчик знал об этом и готов был умереть. Изредка он чуть слышно, тоненьким, слабым голоском просил то воды, то хлебный мякиш; корку жевать не мог.
- Может, выживет? – прошептал Пермин. – Не первый раз...
