- Ишо неизвестно, где помрёшь...
- Всё сказал? Тогда вон тебе бог, а там – порог...
- Я твоего бога... – начал Пермин, но задохнулся от гнева. – Бойся меня, Ямин! Ох, как бойся! – хлопнув дверью, выбежал.
Через минуту заскрипели полозья его кошёвки, вспугнув нависшую пологом тишину.
Прокопий как заведённый ладил соломенные Фешкины завитки, не замечая, что пальцы его непроизвольно сжимаются в кулак.
- Вот так Проня! – сказал Гордей, косясь на твёрдый, как капустный кочан, сынов кулак. – Может, по дурости он? Позлится и перестанет, а?
- Такой перестанет! Знаю его, чёрта трясучего!
- Тогда пущай не обижается! Ямины себя не дадут в обиду! – проговорил Гордей, но тут же понял: хорохорится. Против власти не попрёшь, а Сидор – какая ни есть – власть.
Улицу затопила смутная безголосая темь, в которой плывёт полный неутолимой злобы Пермин. И чем он питает свою злобу? Вон сколько лет не убывает она. Или это только так кажется? Попробуй разберись: чужая душа – потёмки.
Тревожные ночи. Смутные ночи.
Многое передумается мужику до рассвета. Всё на свете переберёт он, беспокойно ёрзая на полатях. Порой до самого утра, не зажигая огня, лежит и думает, думает...
За свою жизнь столько не думал.
Раньше, бывало, подымется часа в четыре и топчется в непросторных своих притонах, обихаживая скотину. Верный давней привычке, он и теперь встаёт спозаранку, гадая, чем бы занять тоскующие пуки.
Всю жизнь будто кто через колено переломил.
И у Сидора, хозяина этой жизни, тоже не всё гладко.
Вернулся в свой крестовый дом – жилым не пахнет: один- одинёшенек.
Почти следом за ним пришёл Сазонов. Оглядел холостяцкую избу внимательными, всё понимающими глазами, поморщившись, сказал:
- Нехорошо тут у вас... Идёмте ко мне! Дело есть.
Он слышал разговор у Яминых и, едва Гордей улёгся, вышел, будто по нужде.
Взяв Пермина за плечо, повернул его к своему дому. Сидора трясло.
- Э-э, да у вас, наверно, лихорадка! А вы на ногах! – зажигая семилинейку[4], покачал головой Сазонов. – Сейчас чайку заварю. Раздевайтесь! – подталкивая гостя, построже пригласил он. Выйдя в другую комнату, приготовил чай и вернулся с двумя кружками. Пермин глотал чёрную огненную жидкость, выплясывая по краю посудины зубами.
Сазонов отвернулся, закурил.
- Странно живём, а? – задумчиво произнёс он, глядя на собеседника из-под всегда полуопущенных век. – Ведь одно дело делаем, а каждый сам по себе...
Сидор в последние месяцы и впрямь жил как-то странно. В его большом доме давно уже поселилась безликая, но глазастая и нахальная скука. Сидор бежал от неё к людям. Люди бежали от него.
