- Возьми обратно, – Науменко закусил удила, заговорил с холодным бешенством.
- Как ты можешь! Как ты только можешь!
- Я всё могу...
- Теперь-то я знаю. Жалею, что раньше не знала! Я бы не стала скрывать от людей твои делишки...
- Какие делишки? – Науменко невольно понизил голос, резко откинулся к стене, стукнувшись головой.
- Перестань! Слыхала... Слыхала, как ты во сне своих выдавал...
- Молчи! Молчи, Мария! – Сам боясь своего шёпота, с присвистом выдохнул Науменко.
Прямо из горлышка выпив всю водку, начал торопливо одеваться.
- Не бойся, – презрительно усмехнулась Мария. – Никому не скажу...
- Я сам скажу! – бессвязно бормотал Науменко, не попадая в рукава полушубка. – Прямо сейчас поеду и всё расскажу. Не хочу прятаться! Надоело всё! Сколько можно...
- Опомнись! Куда ты среди ночи! – пыталась удержать Мария. – Себя погубишь – и только...
Он выскользнул из полушубка и, раздетый выскочил на улицу.
Минуя конюховку, через пригон забежал в конюшню.
Было тихо. Изредка всхрапывали жеребые кобылицы. Похрустывали овсом жеребцы. Накинув на Воронка недоуздок, Науменко вывел его из стойла.
- Куда собрался? – спускаясь с сеновала, угрюмо окрикнула Афанасея.
Науменко неясно промычал что-то и торкнулся плечом в ворота.
- Оглох, что ли? Коня зачем берёшь? Днём успеешь угробить.
- Пусти!
- Не держу, только Воронка оставь.
- В район поеду.
- В полночь? Ждут тебя там, – усмехнулась женщина и, обняв Науменко сзади, подтолкнула: – Иди, проспись!
Он обмяк, без сопротивления отдал повод.
- Опять куролесишь? – не двигаясь, с неожиданной мягкостью проговорила Афанасея. – Раздетый весь... Небось, от бабы убежал? Ну да, от кого ишо бегают в такое время. Ладно, хоть не в подштанниках. Шубёнку мою накинь!
Снимая шубу, нечаянно коснулась грудью его локтя, ожглась, закусила губы. Обнесло. Так после качелей бывает. Раскачают парни, потом крутанут за верёвки, и они веретеном кружатся. Земля колышется, в глазах пёстро, лица путаются, сливаются в одно.
- Чего застыл? Сказано: уходи! – раздвинула прикушенные губы Афанасея.
Когда заглохли его шаги, охнула и, обняв мерцающую в полусвете тёплую шею коня, уткнулась в неё, сотрясаясь мощным, тоскующим телом.
Науменко бесцельно брёл по сонной улице. Вот уж и кончилась она. А он всё шёл, шёл... Когда пообочь дороги удивлённо шумнул бор, повернул назад.
«Куда я теперь? – стучал изнутри двухголовый дятел. На каждый висок по клюву. Тук-тук-тук... Подумалось: – Как череп проклюнет, тут и конец. Э, сбывайся! Всё равно это не жизнь – пытка... Ух, как черно вокруг!»
