- Ну, раз так – за дело! А потом и за свадебку...
И ещё дюжине кудрявых берёз снесли буйные весёлые головы.
Панфило и удивиться не успел, а Дугин уже доводил последнюю поленницу.
- Вот, слышь, молодцы дак молодцы! Нам бы до троицы не управиться.
- Молодожёны, в круг! – раскрывая бочонок, сказал Евтропий. Разлив брагу по туескам и кружкам, провозгласил: «Горько!».
Бабы, смеясь, подтолкнули Фёклу к старику и заставили целоваться.
- Горько! Горько! – кричали они.
Но скоро шутка наскучила, да и брага кончилась. Все, кроме «молодожёнов», отправились по домам.
- А нам как быть? – спросил Панфило.
- Пойдём и мы.
- Ко мне, что ль?
- А хоть и к тебе. Не боишься?
- Один я, слышь, совсем запарился. Баба позарез нужна. Ежели не против – пойдём.
- А ты это... дюж? – хохотнула Фёкла. – Я на любовь шибко лютая! Ежели что – вытурю...
- Батюшка, покойна головушка, меня в шестьдесят годов на свет произвёл. Кровь-то одна...
Подступал вечер. Усталый. Терпкий.
Оголённая берёзовая роща неровно окутывалась тьмой.
Над нею выгнулся тонкий серпик молодого месяца.
Пахло летом.
- Вы огорчены? – намекая на своё повышение, спросил Сазонов.
- Мешать ты мне будешь, – признался Камчук.
- Но ваше место осталось за вами... Так что нет худа без добра.
- Это верно. Да и ты всегда под рукой. К тому же я не теряю надежды, что найдём общий язык. Найдём?
- Не знаю. Мне трудно говорить с людьми, которые неискренни. Ведь куда проще сказать в глаза и плохое, и хорошее. Кстати, вы не задумывались над тем, сколько энергии люди тратят на обман? Если бы половину того они тратили на правду, жить стало бы намного легче...
- Лёгкая жизнь не для нас, – шутливо сказал Камчук. – Но и осложнять её не следует. Нам с тобой не к лицу играть в «любишь – не любишь», – он протянул руку, которую Сазонов без колебаний пожал.
Камчук казался усталым. И у Сазонова душа была неспокойна.
«Что значит этот жест? – думал он. – Скорее всего благодушие медведя, который только что пообедал. Он наверняка здесь время зря не терял...» Таким образом, решил он, повышение поставило его в ещё более сложные условия. Но это была лишь одна из причин, вызывавших его смятение. Здесь придётся ходить по струнке и быть всегда начеку. Неизвестно, где и когда Камчук даст подножку. В том, что это непременно случится, Сазонов ни на йоту не сомневался. И от этой невесёлой уверенности тоска по людям, которых оставил в Заярье и которые стали ему дороги, сделалась ещё больше. С ними он чувствовал себя просто и уверенно и получал от этого общения много радости.
