Но и прошлое подвержено изменениям.
Чем дальше погружаешься в него, тем плотнее становится оно, ужимая по дороге времени столетия в годы, потом в дни, а где-то за пределами мысленного прошлого – в мгновения. А, может быть, исчезает вообще или переходит в совершенно иное состояние, которому у нас нет названия.
И не охватить сразу эти мгновения умом человеческим.
Миг, он и есть миг.
Но это для нас, ушедших вперёд так далеко, что прошлое – тоже время – источило энергию и, под прессом пролетевших сотен и тысяч миллионнолетий, сколапсировало разделённые, теми же миллионами лет, события до продолжительности полёта сорвавшейся с крыши дома капли воды…
Что тогда можно сказать о том или ином событии? Если даже каждое из них разворачивалось, возможно, сотнями лет?
К сожалению, ничего…
Подходя к своему временному пределу, к крутым склонам гор прошлого, Иван не узнавал дороги. Вернее, не самой дороги, а её частностей, деталей. Дорога, всё также пересекаемая оврагами, хранящая тайные ловушки, усыпанная отдельными всплесками скал-закрытиями, вела его вверх, но скалы были не те, что в первый раз – некоторые выросли, заострились, другие помельчали и стали площе; были и такие, что вовсе исчезли. Появились новые крутые сбросы.
Время живёт, думалось Толкачёву, и здесь никакие ухищрения ходоков по устройству дороги для проникновения всё дальше вглубь времени неприменимы – уж слишком время подвижно.
И непредсказуемо.
От Ивана
Для аппаратчиков моё отсутствие длилось пять дней. Горел жаркий костёр, гора сушняка высилась рядом с ним. Люди разбрелись по долине котлована. В облике её – древнего вулкана или кратера от падения огромного метеорита – было много необычного. Но первое, что вновь бросилось мне в глаза – это деревья. При первом посещении я не был так удивлён их видом, как в этот раз.
Дома я успел полистать двухтомный энциклопедический словарь, но ничего подобного этим деревьям не встретил.
Здесь произрастал какой-то геометрический хаос или как в мультфильме – изломанные проволочки с игольчатыми метёлочками одуванчиковых крон. И стволы, и ветви – угластые, словно сваренные из отдельных кусков различного диаметра труб, покрывали крупные, с палец толщиной, шипы; с горизонтальных участков ветвей свисали ядовито-синюшные то ли растения-паразиты, то ли будущие корни. Комли деревьев вспучили песок буграми. Кроме этих деревьев в долине ничего больше не росло…
Я ошибался, думая, что у костра никого нет. Меня преувеличенно радостно встретил тот аппаратчик, который больше всех вёл со мной переговоры при первой встрече, – Карим.
