Идея сличения дат по точкам зоха мне была понятна, хотя чем дальше, тем больше я сомневался в себе. Если уж три прибора аппаратчиков показывают одну и ту же величину, то моё мнение, построенное на чисто субъективных представлениях, становилось, мягко говоря, смешным. Особенно, подозреваю, людям будущего.
От нелицеприятного анализа я даже расстроился. В ногах слабость появилась, усталость.
– Согласен, – подал я знак аппаратчикам и побрёл назад, под горку, к дому.
Благо люди рядом были, а то проявился бы тут же в реальном мире и завалился где-нибудь спать, чтобы ни о чём не думать. Моё настроение Левон и Алекс заметили – третий аппаратчик покинул нас, – поддержали меня: Не переживай! Разберёмся… Я же отмахнулся рукой, ускоряя движение, и они оставили меня в покое. Если они правы, а я не прав, что тогда мне даст подобное разбирательство? Головную боль, не более того.
Однако поддержка есть поддержка, знаешь, что не один в огромном поле ходьбы.
Делали отметки. На восемьдесят пятой тысяче Маркос сообщил: – «Разница всего девять тысяч. У нас сейчас семьдесят шесть». А на последней, семидесятитысячной отметке наши различия уместились в девятьсот двадцать семь лет.
Аппаратчики любезно попрощались со мной, пожелали благополучного возвращения восвояси. Я ответил им тем же. Наши дороги разошлись. Полыхнув светом коконов, они исчезли, а я остался один, разочарованный и как будто обиженный, а кем, неизвестно, и высказаться, излить обиду некому.
Пошёл кого-то спасать, но получилось не так, как представлялось. Находился во времени досыта, а дела не сделал.
Проявился Иван в реальном мире без подготовки, где придётся.
Горячее солнце подбирало последние капли росы на травах. Песчаная степь с полосками близких и дальних рощиц и перелесков обдувалась неровным ветерком, потерявшим нужное направление и теперь не знавшим, что предпринять: то ли задуть во всю мощь, то ли затихнуть вовсе и впасть в полуденную сонную одурь.
Стрекотали кузнечики. В ногах Ивана, почуяв тень, застыла серовато-горчичная ящерица.
Иван полной грудью вдохнул вольный пряный воздух реального мира, бросил на землю рюкзак, уже не беспокоясь, что он затеряется неизвестно где, разделся, разулся, прилёг на жесткую траву и погрузился в приятную полудрёму, в которой недавние неприятности и раздражение рассеялись, а их место заняли непрошеные и негаданные желания и воспоминания.
Он заснул, разметавшись под жгучим солнцем.
– Ты, Ваня, уж слишком-то не переживай, – выслушав рассказ Толкачёва о походе с аппаратчиками, успокаивающе сказал Симон. – Я вот однажды заблудился во времени. Да, да… Как говорится, нашло на меня. Где проявился, забыл совсем. И что интересно, никак не мог определить направление, где будущее, а где прошлое. Мне тогда почудилась тень забвения, красиво говоря, в неведомых годах и полях.
