Он покупал это той, кто готова снести оскорбление.
А я не готова. Вчера еще была готова, но если он собирается жениться на мне, если уже назначил день свадьбы, то не готова. Нельзя иметь такого мужа и не иметь его уважение. Это чревато потерей желания жить.
– Надеюсь, ты собираешься это выкидывать? – вздрагиваю, когда слышу бархатный голос и почти тону в нем. Потому что грубость ушла, осталась патока, что проникает в мой мозг, заражает, вынуждает сдерживать рвущиеся наружу слезы. Но я не поддамся.
Я решила, значит уйду!
– Нет, – шмыгаю носом. – Почему я должна выкидывать свои вещи.
– Потому что у тебя есть новые? – предполагает он и проходит к кровати, скидывает халат, а я не буду на него смотреть. Не буду любоваться широкой спиной, узкими бедрами, не буду смотреть, как четко выделяется сетка вен на руках. Не буду. Не буду. Я буду собираться дальше.
– Мне не нужны новые вещи, – закрываю сумку и встаю. – Мне ничего больше от тебя не нужно.
Даже страшно, сколько сил мне потребовалось, чтобы это произнести. Вот так вот прямо врать в лицо.
Он поворачивает голову, смотрит на сумку, на мой горделивый вид.
– Куда-то собралась? – говорит он обманчиво ласковым голосом, что у меня сердце ухает в пятки. Особенно, когда он разворачивается и делает шаг ко мне.
– Я хочу уйти. Я не могу выносить то, как ты со мной обращаешься.
– Так, так… – делает он новый шаг, а я пячусь и чуть не запинаюсь о старый свой кроссовок. – Расскажи же, как плохо я с тобой обращаюсь? Бью тебя?
– Нет, – почему его голос звенит от напряжения.
– Насилую?
Мотаю головой, порой слова ранят сильнее.
– Морю голодом? Заставляю работать?! – впервые за все время знакомства я слышу, как он повышает тон, и мне становится до дрожи страшно. Что еще в нем таится? – Тогда расскажи, как я с тобой обращаюсь!
– Унижаешь! Ты меня унижаешь!
– Правдой!? Тем, что вместо того, чтобы готовиться к занятию, ты расспрашивала у своей Жени, как лизать мужику очко?! – гремит он и подходит совсем близко, так, что меня начинает трясти.
– Я не расспрашивала, она сама… – дергаюсь я в сторону, но его рука хватает сумку.
– Хочешь знать, что такое настоящее унижение?
– Ты не сможешь унизить меня больше, чем уже это сделал! – впервые кричу на него и ахаю, когда он выдергивает мою сумку из рук и стремительно несет ее к балкону.
– Нет! Нет! Это мои вещи!
– Ты же хотела уйти! Я просто тебе помогаю, – с размаху кидает он сумку с восемнадцатого этажа, так что от напряжения она рвется, и фейерверк вещей и обуви заполняет ночное небо.
