Могила Густава Эрикссона | страница 190
Я, признаться, не был готов к такому развитию событий.
– Что Вы имеете в виду, Галь?
– Мы с Маринкой сегодня полночи о Вас проговорили. Вы совсем не похожи на учёного, а вот на авторитета – очень даже. Пока Лёшка сидел, я на многое насмотрелась. Знаю, что возглавляющие преступность люди сильно отличаются от обычных урок. И знаю, что такие люди, как Вы, и на зонах сидят совсем не так, как остальные заключённые. Например, могут позволить себе много читать. Вашими познаниями в истории Смутного времени я восхищаюсь – Вы можете дать сто очков вперёд профессионалу.
Она испытующе и как-то враждебно смотрела на меня.
– Впрочем, увлечение историей не делает Вас менее страшным персонажем. Но знаете, я Вас совершенно не боюсь.
– И правильно. Вы и не должны меня бояться.
– Ах так?! В таком случае, я Вас предупреждаю: не смейте приближаться к моей сестре! – она посмотрела на меня умоляюще. – Ну, будьте Вы хоть раз в жизни человеком. Неужели Вы при Вашем-то жизненном опыте не поняли, она же блаженная, не от мира сего. Такой хрустальный человечек, открытый и прозрачный. Вам доставит удовольствие его разбить и сломать?
У неё начиналась истерика. Она была похожа на загнанного в угол большой страшной собакой котёнка. Я схватил её за плечи и встряхнул.
– Галь, да всё не так! Всё совсем не так!
– Что не так?
Я отлично понимал, нельзя выставлять напоказ, что я чувствую. И правду говорить тоже нельзя. Только совладать с собой не мог, уж больно мне не хотелось выглядеть в её глазах упырём и мразью.
– Послушай, нам надо очень серьёзно поговорить, – сказал я, не выпуская её из своих рук.
– Мы перешли на «ты»? Ну что ж, давай поговорим. Здесь недалеко, на Ильинской горе, есть одно место, которое я очень люблю. Пойдём туда?
Мы поднялись на Ильинскую гору и дошли до Преображенской церкви. За ней начинался старинный яблоневый сад, тянувшийся до самого обрыва. Там стояла скамейка, с которой почти с высоты птичьего полёта открывался вид на излучину Кашинки и центр города.
Излуки разлук. Так случалось, ты бредишь дорогой.
Под боком трактир, а под Богом – февраль и апрель.
Но оттепель душит, тошнит и изводит капель.
Ты ищешь виновника, ты в предвкушении итога. *35
Мы уселись на эту скамейку. И я рассказал ей о себе. Да, собственно, всю свою жизнь рассказал, без лжи и без прикрас, ничего не скрывая и не утаивая. А заодно рассказал о том, каким ветром меня занесло в Кашин, и что я тут натворил всего за двое суток. Мне казалось, я говорил целую вечность, хотя на самом деле прошло чуть больше часа. Она слушала меня, как маленькие дети слушают сказки. И верила мне. Не потому, что я не врал, а потому что хотела верить. Всё-таки я самовлюблённый болван – так увлёкся своей сагой, что не сразу заметил, что у неё по щекам текут слёзы.