……….
Шёл я вверх к Входоиерусалимской церкви, в которой размещался краеведческий музей. Оттуда я спустился по улице Чистякова к пешеходному мосту через Кашинку. На середине моста я остановился. Лучшего места, чтобы посмотреть на закат, трудно было придумать. Река здесь была широкой, с заводями и делала поворот на 90 градусов. Она упиралась в крутой и высокий берег, поросший ивами и кустарниками. Солнце шло на закат прямо над ним. На горе виднелись главки храма Входа Господня в Иерусалим. Небо было застлано рваной тканью облаков, которую прощальные лучи превратили в палитру Николя Пуссена. Тёплый весенний день уступал свои права такой же тёплой ночи, грозившей сожрать все остатки снега, где бы они не прятались. Планов на вечер у меня не было никаких, и я целый час курил на этом мосту, наблюдая переход золотистых и розоватых оттенков заката в багряные и лиловые.
Может, не откладывая дело в долгий ящик, гульнуть со Львёнком Р-р-ры Мяу? Пожалуй, нет. Думаю, нисколько она не соврала, когда рассказывала, что в городе Кашин всего два таких сокровища. И, конечно, такая классная девулька занята. Скорее всего, хозяином кафе. Он наверняка отдыхает с ней по полной от старой и сварливой жены. Да и перед Ланкой будет неудобно по возвращению. Во-первых, на шестом десятке пора и о душе подумать, а не бегать за всякими крутобёдрыми девицами. Во-вторых, если я жене за пятнадцать лет ни разу не изменял, пожалуй, не стоит и начинать. Так что извиняйте, всякие Львята и Тигрята, – я человек с высокими морально-нравственными принципами! А вот посидеть в каком-нибудь тихом местечке и уничтожить бутылку «Старого Кенигсберга» – не возбраняется. Мой друг отец Роман вполне мог бы гордиться таким праведным прихожанином и вряд ли кинул бы в меня камень за какой-то коньяк.
Кстати, когда я поворачивал на улицу Чистякова, справа вроде был целый ресторан под названием «Уютный двор». Не всё ли равно, где напиваться? И я полез обратно в гору.
Зал «Уютного двора» был большим и безлюдным, посетителей в понедельник вечером почти не было. Меня позабавило причудливое смешение вполне современного «хай-тек» с провинциальным стилем «дораха-бохато». Мальчик-официант спросил меня:
– Что будете пить?
– У тебя «Старый Кенигсберг» есть? – парень утвердительно кивнул. – Неси сразу бутылку.
– А кушать что будете?
– Вот его, родимого, и буду кушать.
В дальнем углу кабака галдела кампания из трёх человек. Спиной ко мне сидели два типичных птеродактиля, коротко бритых и в кожаных куртках. Они наперебой пытались что-то доказать солидному атлетичному мужику, слушавшему их с недовольным лицом. Был он на пару лет помладше меня, высокий и мощно сложенный. Морда смазливая и моложавая, губастый такой, из серии «бабам нравится». Пока птеродактили ему втирали, он, молча и пристально, глядел на меня. Я тоже его сразу признал, хотя за последние двенадцать лет, что мы не виделись, он растолстел. Во дела!
