— Еду на работу. У меня тут три смены подряд вырисовываются. Наташа приболела. Екатерина Георгиевна попросила ее подменить.
— Ясно, — какое-то время она молчит. — Сама-то не болеешь? У вас погода испортилась вроде, если прогноз не лжет.
— Дожди. Сыро…
Выдыхаю на окошко пар изо рта.
— Одевайся тепло.
Грустная улыбка трогает мои губы.
— С учебой все в порядке? Занимаешься?
— Конечно. Все хорошо, — уверяю я.
На самом деле мне столько всего хочется ей рассказать! Поделиться впечатлениями. Поговорить о непростой, но веселой жизни в общежитии. О замечательных ребятах, с которыми удалось познакомиться и подружиться.
Мне не хватает нашего с ней теплого общения, но, к сожалению, как прежде уже не будет никогда…
— Как папа? — осторожно ступаю на зыбкую почву.
— Нормально. Работает… Штат сокращают, как бы не уволили, — тревожно добавляет она.
— То есть? Они ведь сами просили его вернуться, — нахмурившись, вывожу незамысловатые узоры на стекле.
— Да кто их разберет! — тяжело вздыхает. — Вадима Евгеньевича уволили, несмотря на то, что он отдал заводу тридцать лет своей жизни.
— Печально. Но надо ведь во всем видеть плюсы. Может и к лучшему, он, как никто другой, заслужил этот отдых.
Поднимаюсь со своего места, предлагая вошедшей старушке присесть.
— Спасибо, детонька.
— К лучшему? Боже упаси, Дарин. А жить его семье теперь на что?
Она опять неверно истолковала мою мысль.
— Мам, здоровье не беспокоит? Сердце? — виновато опускаю взгляд. Стыдно…
— Пока терпимо.
— А бабушка как себя чувствует?
— Нормально.
Ох уже эти ее односложные ответы! Блеклое и ничего не значащее «нормально» я начинаю ненавидеть всей душой.
— Что говорят врачи?
— Да что они могут сказать… — ее голос пропитан безысходностью. — Бабушке семьдесят девять, и у нее перелом шейки бедра. На благоприятный исход рассчитывать не приходится.
— Кто ж так делает! — возмущается проходящая мимо женщина, когда автобус резко тормозит.
Чуть не упала бедная.
— Погоди секундочку, мам, моя остановка.
— Все, Дарин, иди спокойно, я и сама в магазин собралась, взмокла уже.
— Пока. Папе и бабушке передавай… привет.
Но она не слышит мою просьбу. Разъединила вызов первой. Как всегда…
Еще пару секунд расстроенно смотрю на потухший экран, а затем, встрепенувшись, пробираюсь к дверям. Пять минут пешком — и я буду на месте.
Выхожу навстречу проливному дождю, с завидным упорством заливающему Москву вторые сутки подряд. Вставляю наушники и раскрываю старенький, убитый временем зонт. Плетусь неспешным шагом по аллее и прокручиваю в голове разговор с матерью.
